Полная преданность и служение людям, при постоянной молитве и строгости поста, были главной задачей владыки Иоанна. Он мог мгновенно прервать свою постоянную сердечную молитву. Он всегда был готов откликнуться на все просьбы с поразительной быстротой, отдавая себя всего, пока не исполнит их, как самый верный друг. Он действовал решительно и твердо, оставляя все другие заботы, спеша со своим посохом, чтобы оказать скорую помощь. Он действительно был заступник во имя Христа. Его посох был самый простой, но он был слишком велик для его роста. Держал он его перед собой, как жезл, прорубая себе путь в пространстве, как бы расчищая его от невидимых недобрых сил, спеша на помощь нуждающимся. Его любовь и служение людям не знали предела. Это всегда нас, кадетов, поражало. Как-то мне пришлось лежать девять месяцев в госпитале для лечения костей. Этот госпиталь находился на полпути от Парижа до Брюсселя. И вот владыка во время своих путешествий по епархии меня два раза навещал. Как он узнал, где я и в каком состоянии, не знаю. Ведь мне было очень тяжко в те времена. Однако он был единственным верным пастырем, приезжавшим меня причащать Святых Таин. Я глубоко убежден, что по его тайным молитвам моя жизнь повернулась к лучшему.
Посох владыки Иоанна, кроме всего прочего, служил ему для «усмирения» непослушных молодых кадетов. Во время дневного школьного перерыва на обед владыка Иоанн, если не был в отъезде, иногда спускался вниз из своей кельи к нам в столовую. Он был таким тихим и скромным, что никто его не замечал. Нам, ребятам, было строго запрещено говорить на каком-либо языке, кроме русского. И вот, зная, что надзиратели сидят за другим столом, занятые едой и разговорами, и на нас не обращают внимания, мы бурно заговариваем по-французски. Вдруг видим – появляется хорошо нам знакомый посох над головой ученика, говорящего по-французски. Мальчики, заметив происходящее, начинают хохотать, а виновник продолжает болтать, ничего не замечая. Посох медленно склоняется в его сторону. Мы, свидетели, еще громче хохочем, а на лице у владыки появляется хитрая улыбка; он сдержанно смеется над своей легкой удачей. Виновный мальчик, увлеченный рассказом, думает, что это он всех смешит. Наконец посох медленно еле-еле прикасается к волосам непослушного, который испуганно уклоняется от «удара». Но посох следует за ним. Наконец пойманный смиряется и переходит на русский язык. Владыка, достигши своего, тихо и молча отступает. Выражение его лица возвращается к той же серьезной задумчивости, к полному спокойствию духа – он погружается обратно в свою глубокую постоянную молитву. Медленно он направляется к другому столу – опять незаметный – предостерегать других. Надо тут отметить, что владыка Иоанн никогда не злоупотреблял своим авторитетом. Он никогда не наказывал, а молчанием, смирением и добротой сердца нам указывал на наше непослушание. Как могли мы его не любить?
Меня один раз спросили: правда ли, что владыка Иоанн истово служит литургию? На этот вопрос я ответил воспоминанием. Раз во время литургии пришло время для благословения хлеба и вина: «Честное Тело Христа... Честная Кровь Христа...» Владыка так горячо молился, с таким трепетом; каждая секунда была значительна для него. Он стремился к самому главному, достичь освящения представленных Даров. И пока он произносил молитву: «...преложив Духом Твоим Святым», с каждым словом его голос возвышался, делался крепче, увереннее. Благословляя, его рука крепко и надежно притрагивалась к алтарю. Окончив благословение, скрестив руки на груди, он смиренно поклонился в пояс, оставаясь некоторое время в глубокой молитве и предавая себя всей душой Господу. Нельзя было не заметить, с какой силой и искренней верой, всем своим существом, он молился. Мы внимательно следили за каждым его движением, готовясь надеть на него омофор; мне было очень трудно это исполнить, настолько сильное впечатление произвел на меня владыка. Во время его низкого смиренного поклона я глубоко почувствовал чье-то живое присутствие над алтарем, и меня страстно потянуло увидеть это. Когда я наконец оглянулся, я, конечно, ничего не увидел. Мне стало больно и досадно, что для меня, недостойного, это сильное чувство обернулось пустотою. Но было ясно видно, что владыка Иоанн с глубоким умилением внимал этому благодатному Божьему присутствию.