– Может быть, неприятели Ламброса обнесли его перед Вами напрасно. Какая ему польза брать сторону французов против Вашего Превосходительства? Он, как и все консулы наши, имел официальное извещение о войне против французов и о тесном союзе между Россией и Турцией; он предуведомлен также был о прибытии к сим берегам соединенных эскадр. Зачем было ему уезжать? Он оставался здесь, в полном уверении, что уважен будет как чиновник, принадлежащий дружественной с Портой державе, а вместо того его ограбили, обругали и он, скованный в цепях, сидит по сей час на галере. Сей поступок оскорбляет лично Государя Императора и всю Россию. Ваше Превосходительство поведением таким доказываете явно неприязнь Вашу ко всем русским вообще.
– Неправда!
– Будьте уверены, что и князь Потемкин принял бы такое же участие в российском Консуле, какое принимает теперь адмирал Ушаков. Консул не есть частное лицо: он доверенная особа Государя и принадлежит целой России; кто его оскорбит, тот оскорбляет всех русских.
– Очень хорошо!
– Он этого сделать не может, не подвергая себя гневу Императора: он обязан защитить паргиотов; они не были никогда подвластны Оттоманской Порте: от Венеции перешли они к французам; сии их оставили, и Парга предала себя великодушию союзных империй, на стенах же своих подняла флаги соединенных эскадр. Адмирал Ушаков и товарищ его Кадыр-Бей не могут не признать ее независимости после воззваний, ими обнародованных к жителям Ионических островов, в противном случае союзные начальники могут быть подозреваемы в вероломстве.
– Я сам оплошал, – прервал Али-Паша, – ежели бы я ускорил взятие Превезы пятью днями, то и Парга была бы теперь в моих руках. Я не посмотрел бы на неприступность ее гор и атаковал бы оные также с моря.
– Ваше Превосходительство сильно разгневаны на паргиотов.
– И имею на то важные причины, – ответствовал Али-Паша, – они причиняют величайшее зло мне и Султану. Они укрывают моих злодеев, моих ослушников; они пособляют во всем бунтовщикам суллиотам, доставляют им порох и всякие снаряды. – Парга есть разбойническое гнездо, в нем составляются все заговоры против меня… я не пожалел бы двадцати тысяч венецианских червонных и готов заплатить их сейчас тому, который уговорит адмирала Ушакова отступиться от Парги… (смягчив голос) скажи мне откровенно, кто у него всем ворочает, кто его первый любимец?
– Адмирал наш всех равно любит, – отвечал я, – а отличает особенно тех, которые более усердствуют к службе Государя Императора. Впрочем я могу уверить Ваше Превосходительство честью моей, что ни один чиновник русский ни за какие деньги не примет на себя исполнения такого препоручения, и адмирала Ушакова никто в свете не уговорит сделать поступок, противный данным ему инструкциям.
– Что же поэтому мне делать?.. дай мне совет!
–
– Да я готов сейчас это исполнить! Скажи мне откровенно, как мне поступить. Ну! будь ты Али-Паша, что бы ты сделал?
– Ежели бы я был на Вашем месте, я бы написал к адмиралу Ушакову вежливое письмо, в коем изъявил бы сожаление мое, касательно поступка войск моих против консула Ламброса, без ведома моего будто последовавших. Ламброса отправил бы я немедленно к адмиралу, удовлетворив его за все то, что у него похищено; потом бы укротил я гнев свой, примирился бы с паргиотами и в уважение покровительства России дал бы повеление войску моему не причинять им впредь никакой обиды.
– О! Да ты требуешь невозможного! Ну! Какие же войска займут Паргу!?