Святой флотоводец России. Жизнь и деяния святого праведного воина Федора Ушакова, адмирала непобедимого

Чиновник пашинский повел нас в другую комнату, где на полу, подле маленького дивана, поставлен был на скамейке оловянный круглый столик в полтора аршина в диаметре, на котором лежали хлеб, две роговые ложки и одна серебряная вилка. Я сел на диван, а товарищ мой против меня на полу, обитом ковром: несколько арапов стояли за нами, и каждый из них держал по оловянному покрытому блюду. Длинное кисейное полотенце служило нам обоим вместо салфетки. Арапы начали нас угощать: прежде подали обыкновенный турецкий суп (чорба), который я и в привычке был есть у Кадыр-Бея, но тут почти ничего не мог взять в рот, расстроен будучи кровавыми украшениями пашинской лестницы, которую я все видел перед собой.

Менее нежели в полчаса подали нам около тридцати блюд, одно после другого, и мы, следуя азиатскому обычаю, должны были отведывать или по крайней мере брать всякого кушанья. Первое и последнее блюдо, именуемое плаф [плов][55], служит для насыщения желудка, а прочие для одних только губ. Кружка воды была единственным напитком во весь обед. У турок подают фрукты, варенья и конфеты в беседах, а за столом никогда. Потом подчивали нас умываньем, трубкой и кофеем.

После обеда Али-Паша позвал одного моего товарища, а меня обступили его любимцы, удивлявшиеся скромному моему обмундированию, состоявшему из одной форменной шпаги, шляпы и трости. Приметив между окружавшими меня секретаря, переводившего доставленное мною Али-Паше письмо, я спросил его, где содержится консул наш Ламброс, но он не дал мне никакого ответа. Наскуча обществом сим, пошел я на пристань к катеру, спросить, накормлены ли наши гребцы, а более для того, чтобы узнать, не причинена ли им какая-нибудь наглость лютыми арнаутами. Гребцы были сытее нас: им, по приказанию Паши, принесены были два жареные барана, хлеб, сыр и ведро вина. Люди наши не выходили вовсе на берег, а стояли на дреке под тентом.

На обратном пути к пашинскому дому, окруженному всегда вооруженной и многочисленной стражей, зашел я по дороге посмотреть соборную церковь Св. Харалампия, где стояла отборная конница Али-Паши, но едва я успел перекреститься, как прислал он за мной арапа, и меня привели вверх, где была пашинская обсерватория. Войдя в маленькую комнату, служащую местом отдохновения Али, нашел я его переодетого в домашнее платье, с одной только красной шапочкой на голове; он занимался рассматриванием завоеванного им у французского консула телескопа: пробовал его, поворачивал во все стороны и, не умея обходиться с ним, сердился на слуг своих, думая, что они, конечно, его испортили, перенося с одного места на другое, однако же мне казалось, что телескоп был в исправности.

Али-Паше было пересказано все то, что со мной происходило на лестнице. Как скоро я вошел в комнату, он мне сказал: «Ты худо обедал, знаю от чего, знаю все, – но я тут совсем не виноват. Превезяне сами навлекли на себя гнев мой, действуя заодно с французами». Я ему ничего не отвечал; он бросил телескоп, посадил меня подле себя на диван, принял вдруг весьма суровый вид и прибавил: «Адмирал Ваш худо знает Али-Пашу и вмешивается не в свои дела. Я имею фирман от Порты, коим предписывается мне завладеть Превезой, Паргой, Воницой и Бутринтом. Земли эти составляют часть матерого берега, мне подвластного. Он Адмирал, и ему предоставлено завоевание одних островов… Какое ему дело до матерого берега? Я сам Визирь[56] султана Селима и владею несколькими его областями. Я ему одному обязан отчетом в моих деяниях и никому другому не подчинен. Я мог, да и хотел было занять остров Св. Мавру, отстоящий от меня на ружейный выстрел, но увидев приближение союзных флотов, я отступил, – а Ваш Адмирал не допускает меня овладеть Паргой!.. Что он думает?»

– Вашему Превосходительству, – отвечал я, – стоит только отписать обо всем к адмиралу Ушакову и сообщить ему копию с Султанского фирмана, он, конечно, сообразится с данными в оном предписаниями. Адмиралу нашему вовсе неизвестны повеления, кои Вы имеете касательно матерого берега.

– Я никому не обязан сообщать Султанские фирманы, – возразил Али-Паша, – не для того, чтобы я чего-нибудь страшился, – я страха не знаю, но я не хочу поссорить турок с русскими. Мне от этого пользы никакой не будет; адмирал Ушаков напрасно меня огорчает. Знайте, что он во сто крат более будет иметь надобности во мне, нежели я в нем. Я Вам это говорю…

– Поверьте, Ваше Превосходительство, – отвечал я, – что адмирал Ушаков не ищет сделать Вам ни малейшего оскорбления, напротив того он желает снискать дружбу Вашу; но поступка Вашего с консулом Ламбросом он терпеть не может и не должен.

– Ламброс, – возразил Али-Паша с гневом, – виноват кругом! Он знал давно, что я предпринимал покорение Превезы. Зачем не убрался он на острова?.. Нет! Он остался вместо того здесь, он давал советы французам и приверженцам их против меня! В доме Ламброса злодеи мои, а именно Христаки, производили все совещания и переговоры с французами. – Ламброс – изменник, он не достоин ни Вашего покровительства, ни моей пощады!..