Святой флотоводец России. Жизнь и деяния святого праведного воина Федора Ушакова, адмирала непобедимого

С ним был старший его сын, которого он тотчас со мной познакомил. Мухтар-Паша сказал мне несколько приветливых слов на греческом языке, коим говорит он несравненно чище своего отца. Молодость его (ему было тогда не более 20 лет), ласковое обхождение, красота, стройность тела, изображенная на лице душевная доброта, доставшаяся ему без сомнения от матери[87], все эти качества, не всегда вместе встречающиеся, наполнили сердце мое тем чувством, которое невольно влечет нас к человеку, совсем незнакомому, но которого любить начинаем при первой встрече.[88] Он вскоре должен был, по приказу отцовскому, выйти из каюты, я же, не теряя времени, начал у Али-Паши возобновлять настояния свои об отправлении меня скорее с ответом к адмиралу. Он обнадежил меня, что я недолго буду задержан, но какое было удивление мое, услышав от него, что он готов дать Российскому Главнокомандующему сколько будет ему угодно войск, с тем однако же условием, чтобы, по завладении Корфу, половина артиллерии с крепостей и все мелкие военные неприятельские суда были отданы ему, как участнику в экспедиции этой.

Много стоило мне труда дать ему уразуметь, что такового обещания не в силах дать ни сам Султан Селим, потому что союзники почитают все Ионические острова не покоренной добычей, но землями, исторгнутыми только от владения французов, и в которых все до последней пушки должно оставаться неприкосновенным. Я Али-Паше представил, что бескорыстное содействие даст ему случай обезоружить врагов своих при Порте Оттоманской, а особенно Низед-Пашу, бывшего тогда верховным Визирем, и утвердить самого Султана в хорошем о нем мнении, чем влияние его по всему матерому берегу еще более увеличится, что и высочайший российский двор не оставит, конечно, при случае оказать ему своего благоволения и наградит его щедрыми подарками. Долго не выходили из головы его пушки и галеры, наконец, отступился он от требований своих, призвав Мухтара, дал ему по этому предмету нужные предписания и отправил его в Янину, а мне объявил, что отправление мое будет готово завтра в 10 часов утра. Ни неотступные мои просьбы, ни представление об ответственности, какой я подвергался перед начальством замедлением своим, не могли заставить Али-Пашу переменить своего определения: надлежало повиноваться избалованному деспоту, привыкшему подчинять все необузданной своей власти. После открылось, что причина этого задержания была та, что Визирь, не имея с собой, чем отдарить Главнокомандующего, разослал курьеров в Дельвино, Янину и другие города за подарками.

При этом случае узнал я, что из главной квартиры Али-Паши (где бы оная не находилась) для скорейших сообщений расставлены бывают всегда, по всем направлениям владений его верховые и пешеходные почты (Лапиды). Нередко бывает, что пешие гонцы доходят до назначенного места скорее, нежели конные. Это покажется невероятным, но сам Али растолковал мне причину этого: татары[89], верхом отправляемые, кругом должны объезжать горы, болотистые места и леса, а пешеходцы проникают всюду; таким образом, не сбиваясь никогда с прямого пути, следуют они самой кратчайшей дорогой.

Пасмурное и дождливое время заставило меня оставаться в каюте, где разделял я скуку и досаду свою с трубкой, которую мне переменяли всегда с большой исправностью. Али-Паша поминутно призывал своих секретарей и военных чиновников: первые на маленьких длинных лоскутках бумаги писали на коленях все даваемые им приказания, к которым прикладывал он только свою печать, а последние принимали бумаги для доставления их, куда следует.

При всех своих заботах Али-Паша не забыл однако же, что я должен был весьма худо обедать: только что подали свечи, тотчас накрыли весьма опрятно на стол, за который сели мы только двое; ужин состоял по большей части из рыбных блюд, приготовленных на греческий вкус, прислужниками были два его секретаря и капитан судна; туркам же и албанцам приказал он удалиться. Шкипер потчевал меня разными иностранными винами, коих не знал он настоящих наименований: Бордо и Фронтиньяк, например, называл он Мессинскими, а Малагу и Мадеру Марсельскими винами, потому что первые куплены были им в Мессине, а последние – в Марселе. Я примечал нарочно за Али и нашел, что он весьма воздержен в пище и питье; он съел небольшой только кусок жареной баранины и пил одну холодную воду, был отменно весел во весь ужин и, шутя со своими людьми, велел одному из них загадывать на бараньей лопатке.

Здесь узнал я в первый раз, что это гадание в большом употреблении и вере у всех почти эпиротов; сам Али-Паша непритворно меня уверял, что есть многие албанцы, которые знают эту науку в большом совершенстве и предсказывают будущее безошибочно.

Желая иметь понятие о наружных обрядах, при этих предсказаниях происходящих, я изъявил любопытство свое быть свидетелем такого опыта.