Святой флотоводец России. Жизнь и деяния святого праведного воина Федора Ушакова, адмирала непобедимого

Али-Паша, удовлетворяя желанию моему, велел позвать одного албанца, назвав его по имени. Минут через 10 является покрытый сединами старец: все взоры обращаются на него, в каюте царствует совершенная тишина, волхв берет в руку вытертую дочиста баранью лопатку, держит ее перед свечкой, поворачивает ее на все стороны, смотрит на нее весьма долго и пристально; наконец показывает нам усмотренные им на ней огненные колесницы, сожигающие города и целые государства, многочисленные войска, погибшие в кровавых потоках и в которых одни младенцы остаются невредимыми. – После многих таковых страшных видений престарелый албанец, вздохнув тяжко, произносит голосом вдохновенным и, закрыв глаза, следующее ужасное предсказание: «Война продлится по всему свету, доколе рожденные в сем году младенцы не будут в состоянии носить оружие, и доколе одно светило не затмит другое».

Все были поражены предсказанием этим, все ему верили и все старались проникнуть в смысл последних его слов: светила, вероятно, означали завоевателей (может быть самого Али-Пашу и Султана), но устрашенным пашинским слугам казалось, что само солнце и луна не замедлят вступить в ужасный бой.

Албанскому пророку дали стакан вина, денег и отпустили его домой, осыпав похвалами. Во всех землях, где невежество и суеверие борется со здравым рассудком и преграждают путь к просвещению, – колдуны, астрологи, ворожеи и гадатели всякого рода в большом уважении! Надобно полагать, что хитрый албанец, зная воинственный дух и жажду к завоеваниям Али-Паши, старался в предсказаниях своих льстить его страстям и пророчить падение Султана, дабы не выйти от Визиря с пустыми руками.

После ужина Али часа с два разговаривал со мною о разных предметах. Он казался мне весьма озлобленным на Порту, может быть и притворно; я поздравил его с полученными от Султана милостями.

«Меня хотели, – отвечал он (приняв поздравления мои довольно равнодушно), – сделать верховным Визирем, но что мне в этом? Я здесь силен. Скорее Султан будет меня бояться в Стамбуле, нежели я его в Янине. Алчность к моим сокровищам заставит его, может быть, воевать со мною, но все они в заблуждении; я не так богат, как они думают[90]; нет деревеньки, которую я бы не укрепил и не привел в лучшее оборонительное состояние. Все это требует великих издержек, а чего стоят мне эти ненасытные (разумея министров Порты Оттоманской). Едва сделаешь себе подпору и приятеля, он уже без головы, а ты без денег…»

Видя, что я рассмеялся, Али, улыбнувшись сам, спросил, кто мне казались смешными, приятели ли его или он?

«Вашему горю, – отвечал я, – можно еще пособить, а головы приятелей…»

«Оставим эти пустяки, – продолжал Али-Паша, прервав речь, – скажи мне свое мнение откровенно, думаешь ли ты, что независимость, которую ваш адмирал провозглашает здесь, будет распространена и на греков матерого берега?»

«Конечно нет! – отвечал я. – Прочие греки не под игом французов, как и ионийцы, а подданные Султана, нашего друга и союзника!»

«И то правда, – возразил он, – я все забываю и верить тому не могу, что русские – союзники Порты».

Потом стал он говорить очень подробно о бывших между Россией и Турцией войнах, о князе Потемкине и графе Румянцеве, разбирал действия их и исчислял их ошибки. «Повали дерево с корня и тогда делай с ним, что хочешь, – прибавил Али-Паша. – Я на месте России ударил бы прямо высадкой на Царьград, у вас войско прекрасное, флот сильный, – зачем же дело встало? А покуда деретесь бесполезно вы на Дунае, где у вас более умирает от болезни, нежели от войны, завистники ваши вам перечат». Мне довольно странны показались рассуждения эти в устах турецкого Визиря, но кто может проникнуть цель, с какой Али-Паша оные делал?