Святой Георгий и гунны

Предрассудок! Он обломок
Давней правды. Храм упал;
А руин его потомок
Языка не разгадал.

Гонит в нем наш век надменный,

Не узнав его лица,
Нашей правды современной
Дряхлолетнего отца.

Здание храма возведено из кирпича и камня, оно небольшое, метров пять на шесть, фундамент выложен равносторонним крестом. Перед ним площадка, на ней молились, не в храме. Площадка давала представление о числе прихожан – десятка два-три собирались здесь на молитву.

То были избранные, цвет общества, только они имели доступ к святыне{99}. Простолюдины к таинству не допускались – традиция своими корнями уходила в глубину веков, в эпоху ариев…

Древнейший храм, чудом сохранившийся.

Его будущее было светло и величественно, на заре Средневековья Запад такой архитектуры не знал, лишь на Кавказе имелась она… И пришла из Азии, с Алтая. Вместе с тюрками!

Так складывалась «география новой веры». Храмы и монастыри с самобытной архитектурой отмечают ее путь. До Дербента и после Дербента, с востока – на запад. Путь, который на удивление точно повторял маршрут Великого переселения{100}.

Здесь, в Дербенте, идея становилась каменной явью, зримым воплощением величия новой религии. В сущности, таким «храмом-наставником» можно назвать весь город. С него начиналась будущая христианская империя. Но без знания географии ее контуры «не читаются».

В Дербенте есть храмы более поздней постройки, два из них служат ныне, правда, мечетями… В VIII веке город покорили арабы, тогда албаны перенесли Патриарший престол в горы, а столицу оставили на милость победителя, расчетливо закопав христианский храм{101}.

Принятие ислама в Дербенте сменило обряд, но не веру в Бога Единого… Уяснив это, я, кажется, понял мусульман, их тогдашнее «назидательное» поведение. Преданные сторонники Единобожия, они живут с другими правилами веры. Возможно, более современными. Возможно, нет.

Арабы пролили немало крови, прежде чем постигли ясную мысль, ее по сей день не могут уразуметь современные политики: вера в Бога Единого не разъединяет, а, наоборот, роднит людей. Она сплачивает народы, несмотря на различия в обряде богослужения.

Еще при епископе Григорисе эта истина обрела зримые черты: веротерпимость вошла в жизнь кавказцев. Собственно, веротерпимость и была Кавказом, его менталитетом.

Именно этот, братский образ мысли демонстрировала на протяжении веков Кавказская Албания, страна, по-моему, сравнимая разве что с Тибетом или индийским Кашмиром, святыми местами Евразии, где тоже главенствовал дух, вера…

Таким «теплым» для духа местом было в IV веке уже забытое Семиречье, что покоится на территории нынешнего Казахстана, а ведь с него начинались Дешт-и-Кипчак, культура Великой Степи и ее аристократия (старший жуз, древнейшие тюркские роды).

Что самое показательное, Дербент с тех пор не знал ни одной религиозной войны, хотя веками здесь жили бок о бок общины мусульман, христиан, иудеев, армян, русских староверов, мирно жили они… Как говорится, здоровому человеку врач не нужен.

Просто, как же просто устроена жизнь там, где чтят законы мироздания и братства. Идеи, которые, собственно, и проповедовал святой Григорис.

«Камни знают. Даже знают деревья…»

…Жизнь и смерть Георгия – это вырванная страница из истории города Дербента и всего Кавказа, Патриарший престол – потерянная ее глава, без них Прошлое нечитаемо. Его просто нет!

В IV веке этот молодой человек был символом новой веры, он, как композитор, писал музыку к опере, у которой имелся сюжет, но не было слов. «Христианством» назовут ее. Глава Албанской Апостольской церкви, внук католикоса Армении Григория Просветителя. Человек царской крови, Аршакид. Вот кем был при жизни святой Георгий. В том я уже не сомневался.

Он стал для меня путеводной звездой, по которой я нашел дорогу в Кавказскую Албанию, к порушенным храмам моей Родины.

…Да, его убили тюрки, убили в Дербенте, на площади, около баптистерия. Убили, поверив оговору.

Трагический день… Григорис не нашел чем оправдаться. Всё было против. И его казнили страшной казнью. Здесь же, в Дербенте, на площади. Юношу привязали к хвосту дикого коня, потом судьи зачитали приговор.

Но и перед смертью он не попросил пощады. Молчал, потому что не в чем было оправдываться. Лишь посмотрел на небо и тихо произнес: «Тенгри салгъан намусдан къачмас!» (Что предписано Тенгри, того не избежать!)

Не сразу поняли ошеломленные судьи, что произошло. А когда поняли, конь уже мчался вдоль берега моря и был далеко…

Казнь признали жертвенной. И начали молить Тенгри, чтобы душа героя и невинной жертвы стала покровительницей тюрков. Это было древнейшей традицией Алтая – искать покровительства у героя.{102}.