Святой Павел. Апостол, которого мы любим ненавидеть

4 Оппозиция Проблемы начались с неприятных новостей из Галатии: по-видимому, кто-то из обращенных Павлом встретил иудейских членов христианского движения, которые утверждали, что он учит неправильно. По их мнению, Павел не имел права называть этих новообращенных детьми Авраама: они должны заслужить эту привилегию, сделав обрезание и соблюдая Закон Моисеев. Павел пришел в ужас: опять проблема, остро вставшая в Антиохии, поставила его миссию под угрозу. Он всегда считал, что язычникам, верным Мессии, необязательно соблюдать Тору, поскольку и без нее они получили благодать Святого Духа. Для евреев Тора имеет ценность, а галатов только отвлекает; навязывать галатам иудейский образ жизни так же глупо, как и требовать, чтобы евреи усвоили древние галатийские обычаи — устраивали шумные пирушки, подобно арийским воинам, и чтили павших героев1. Он написал галатийской общине письмо, в резких выражениях призвав ее членов образумиться. Разве не объявили они после крещения, что старые национальные, классовые и гендерные барьеры не существуют в созданной ими общине Христа? Необходимо любой ценой сохранить свободу, которая принесла им столь великую радость. Но кем же были галатийские смутьяны? «Непрошеными гостями» вроде тех, что мешали переговорам Павла со «столпами» в Иерусалиме? Или «посланниками Иакова» вроде тех, что вызвали брожение умов в Антиохии? Такие версии звучали часто. Однако более вероятно другое: это были не пришельцы из Иудеи, а местные верующие, обращенные иудейскими миссионерами Иисусова движения и не разделявшие взглядов Павла. Подобно Иакову, они считали: для обновления Израиля, которое ускорит возвращение Мессии, необходима верность Торе. А поскольку некоторые галаты могли предпочитать присоединение к Израилю аккультурации в римский этос, им было неприятно слышать, что их статус не определен и они не принадлежат ни к тем, ни к другим. Римское право освобождало иудеев от необходимости участвовать в культе императора, поскольку в иерусалимском Храме официально приносились жертвы за кесаря. Галаты полагали, что, присоединившись к Израилю, получат право на это исключение. Но если они были не вполне иудеями, то отказ участвовать в культе императора грозил им неприятностями и даже гонениями. А участие в этом культе для них было невозможно, коль скоро они отвергли язычество2. Поэтому некоторые галаты решили стать полными прозелитами и уже начали процесс обращения в иудаизм. Однако Павел категорично заявил, что в этом нет необходимости3. Этот случай показывает, что на заре христианства голос Павла был лишь одним из многих. Позже идеи, которые он проводил, стали нормой, и потому его протест против обрезания и следования иудейским законам кажется нам естественным. Иначе, как мы полагаем, христианство осталось бы малочисленной иудейской сектой: немногие язычники захотели бы подвергнуться опасной операции обрезания! В галатийских оппонентах Павла нам видятся агрессивные «иудействующие», ограниченные тем, что христиане называют «законничеством» — позицией, серьезно омрачившей отношения между христианством и иудаизмом. На самом же деле бескомпромиссное отношение Павла к этому вопросу не было типичным. Как фарисей Павел верил, что обрезание обязывает человека соблюдать всю Тору целиком, включая множество устных законодательных постановлений, впоследствии закрепленных в Мишне4. Однако далеко не все иудеи думали так же. В дальнейшем раввины постановят, что обрезание необязательно для спасения, ибо «праведники среди язычников имеют долю в жизни будущего века»5. Насколько мы знаем, другие иудейские проповедники христианства не разделяли жесткой позиции Павла. За вычетом его посланий, все остальные новозаветные тексты были написаны для иудейских общин, причем эти общины включали язычников, не затронутых влиянием Павловых идей. Многие язычники находили иудейские заповеди необременительными и даже манящими, привлекательными6. Противники Павла в Галатии считали, что героическая смерть и воскресение Иисуса вдохновили духовное движение обновления в Израиле. Они подчеркивали неразрывную связь этого события с прошлым. Павел же смотрел на вещи иначе: с Крестом в мир пришло нечто принципиально иное7. Воскресив Иисуса — преступника, осужденного по законам Рима, — Бог оправдал того, кого Тора считала скверной. Иудейский Закон говорил, что «проклят всяк, висящий на древе». Приняв эту позорную смерть, Иисус осквернил себя. Но Бог оправдал его, вознеся на небесные высоты, снял с него вину и тем самым отменил законы Рима и представления Торы о чистом и нечистом. В результате язычники, доселе ритуально нечистые, также могли теперь стать наследниками обетований, данных Аврааму, и не покоряться для этого иудейскому Закону. В отличие от своих оппонентов, Павел акцентировал новизну благовестия, а не его связь со старым и тем самым посягал на одну из фундаментальных ценностей своей эпохи. В античном мире новизна не ценилась так, как сегодня. Современная экономика дает нам невиданные прежде возможности для перемен. А экономика аграрная не могла выйти за определенные границы и обеспечить постоянное воспроизведение инфраструктуры, которое для нас естественно. Цивилизация воспринималась как нечто хрупкое, и люди предпочитали доверять традициям, выдержавшим испытание временем. Римляне уважали иудаизм за древность, а новые религиозные формы считали суеверием, опасным своим непочтением к отеческой традиции. И вместо того, чтобы воодушевиться идеями Павла, многие галаты должны были всерьез обеспокоиться, узнав, что большинство иудеев воспринимают их взгляды как неблагочестивые и порывающие с прошлым. Павел отлично отдавал себе в этом отчет. Он знал, что просит галатов подвергнуть сомнению подходы и принципы, которые казались высеченными в камне. Поэтому его послание написано в жанре диатрибы. Риторика — искусство убеждать — играла существенную роль в греко-римском образовании: юношей учили писать и говорить так, чтобы повлиять на аудиторию и склонить ее к определенному роду действий. Диатриба заставляла аудиторию ставить под сомнение фундаментальные предпосылки. Кроме того, важно понимать: такие тексты, как Павловы послания, не читались про себя. Их читали вслух, стараясь добиться нужного эффекта с помощью жестов, мимики и наглядного представления. Таким образом, чтение послания по сути превращалось в театральное представление8. Когда Павел проповедовал галатам о смерти на кресте, он вполне мог живописать ужасы этого события, показывая им изображение распятого Христа или даже встав возле реального креста и указывая на истерзанное тело человека, распятого властями в одной из местных деревень. Поэтому в своем послании он упрекает их: «О, несмысленные Галаты! Кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых перед глазами предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый?»9 Современному читателю резкий тон Павла в этом послании кажется грубым и оскорбительным. Однако в I в. даже необразованные слушатели сочли бы, что это в порядке вещей. Перед нами литературная форма, для которой обычны преувеличения, насмешки и даже оскорбления. Нападая в своей диатрибе на иудейский Закон, Павел не объявляет иудаизм ложной религией и не опирается на собственный опыт. Как мы уже видели, в свою бытность фарисеем Павел не испытывал проблем с соблюдением Торы: более того, полагал, что достиг больших успехов на данном поприще. Его письма не содержат правила на все случаи жизни, а адресованы конкретным проблемам в конкретных общинах. И уж, конечно, не содержат они установлений для будущих поколений христиан, поскольку Павел ожидал, что еще застанет Второе пришествие Христа. В послании он касается именно той ситуации, в которой оказались галаты, и говорит о том, что лучше всего для них , а не для человечества в целом. Точно так же не пытается он в этом послании и очернить иудеев. Он просто спорит с иудейскими оппонентами, которые, по его мнению, не радеют об интересах галатов. Начинает он, как мы уже сказали, с автобиографических ноток: рассказывает о дамасском откровении, отношениях с Петром и Иаковом, встрече в Иерусалиме и печальном размежевании в Антиохии. Он пытается объяснить галатам: случившееся неудивительно, поскольку он сталкивался с этой проблемой дважды — когда «лжебратья» вмешивались в его переговоры со «столпами» и когда посланники Иакова пришли в Антиохию. Он подчеркивает, что на встрече в Иерусалиме Иаков и Петр одобрили решение не навязывать язычникам Тору, потому что истинность веры Тита убедила их в том, что язычникам могут быть «отпущены грехи» благодаря их вере в Иисуса Мессию и для этого им не надо совершать обрезание и соблюдать ритуальные заповеди Торы10. Но позже Иаков и Петр отступились от этого соглашения. До ХХ в. выражение пистис Иэсу Христу часто переводили на английский язык как «веру (или верность) Иисуса Христа». Предполагалось, что речь не просто о вере простых смертных, а о «доверии» к Богу, которое проявил Иисус, добровольно пойдя на смерть. Бог же вознаградил эту веру, установив с людьми новые отношения, дав им возможность спастись от греха и несправедливости прежнего порядка, так что все люди, независимо от социального статуса и этнической принадлежности, смогли стать Божьими детьми. Однако со времени публикации в 1901 г. Американской стандартной версии ( American Standard Version ) Библии это выражение стали переводить как «вера в Иисуса Христа», что подразумевает веру каждого отдельного христианина в божественность Иисуса и его подвиг искупления11. Далее Павел говорит, что Тора дана не навеки, а временно. Свою мысль он иллюстрирует, уподобляя еврейский народ наследнику крупного состояния: пока мальчик не вырос, он имеет не больше свободы в действиях, чем раб; свободу же и передаваемые по наследству привилегии обретает лишь по достижении совершеннолетия. Так было и с евреями, объясняет Павел галатам. Но затем «Бог послал Сына Своего… чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление»12. Для таких евреев, как он сам, Закон был «педагогом» — рабом, который сопровождал детей в школу, следил, чтобы они не баловались и чтобы с ними ничего не случилось, пока он не приведет их к учителю, который и начнет учить их по-настоящему. «Итак Закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя»13. Благодаря вере, которую Иисус выказал на кресте, пишет Павел галатам, «все вы сыны Божии в единении с Иисусом Христом». Отныне иудеи и язычники находятся в одинаковом положении, ибо прежние барьеры и категории более не существуют14. Немецкий ученый Дитер Георги приводит, однако, доводы в пользу того, что Павел говорил в этом послании не просто о Торе, но о Законе в целом. В диаспоре универсализм некоторых эллинистов привел их, как и некоторых греческих философов, к тому, что они рассматривали праотеческие законы разных народов как разные отражения воли Божьей. Соответственно, они считали, что Израиль был не единственным, кто располагал Законом Божьим; каждый народ развивал собственную версию вечного закона, существующего в ра­зуме Божьем. Греки и римляне, несомненно, считали, что их законы тоже даны им Богом, так же как считали иудеи, но после Дамаска у Павла развился более критический взгляд на закон. Императоры утверждали, что римский закон несет «справедливость» ( дикайосюнэ ). Но этот закон приговорил Иисуса к смерти! Когда Павел слышал слово дикайосюнэ , он понимал его в свете Ветхого Завета (известного ему по греческому переводу)15. Для пророков справедливость означала социальное равенство. Пророки обличали правителей, которые обращались с нищими, вдовами и чужеземцами высокомерно и без уважения. Между тем, как показал опыт Павловых странствий, в этом смысле римский закон был далек от справедливости: он принес благо лишь знати и поработил подавляющее большинство населения. В своем Послании к Фессалоникийцам Павел говорил о солидарности Бога с теми, до кого не было дела римскому праву. Поставив Иисуса одесную себя, Всевышний показал, что находится на стороне жертв угнетения. В Послании к Галатам Павел развивает эту тему: Иисус добровольно пошел под суд и проявил солидарность с самыми презренными из людей. Никакая форма юриспруденции не в состоянии достичь социального единства, демократии и равенства, расхваливаемых эллинистической идеологией. Идеалы идеалами, а на практике закон всегда порабощал, унижал и разрушал. Правовые системы мира сего отделяли римлян от варваров, а евреев от язычников, возвышали мужчин над женщинами и создавали знать, которая эксплуатировала рабов. В Антиохии строгое соблюдение закона означало, что евреи и язычники не могут есть за одним столом. Крещальный возглас гласил: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского!» Но чтобы он стал социальной реальностью, требовался фундаментальный пересмотр идеи власти и божественного16. Не успел Павел отправить письмо в Галатию, как пришло известие о серьезных проблемах в Коринфе. В Эфес прибыла делегация «домашних Хлоиных» (возможно, это были члены домашней общины Хлои в Коринфе) и сообщила, что коринфская экклесиа разделилась на несколько недружественных друг другу группировок. Александрийский еврей Аполлос — возможно, Павел познакомился с ним в Эфесе — учил «духовной» форме благовестия, позволявшей обрести «мудрость» и возвыситься над простыми смертными. Похоже, что в Коринфе побывал и Петр, который проповедовал иначе, чем Павел, а поскольку он лично знал Иисуса, у него нашлись свои последователи. И наконец, преуспевающие коринфяне пытались усилить свои социальные позиции в городе, выступая в качестве патронов по отношению к домашним общинам и обеспечивая пищу для Вечери Господней. Эгалитарное благовестие Павла было им не близко: они вовлекали движение в патронажную сеть, основанную на неравенстве. Соперничая друг с другом за власть и престиж, патроны и их клиенты начинали рассматривать дары Духа как символы статуса17. Кем же был Аполлос и что он проповедовал? Согласно Деяниям, он, «горя духом, говорил и учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново»18. Иоанн Креститель играл важную роль в Источнике Q, древнейшем Евангелии, возможно записанном приблизительно в то же время. Рассказы об Иоанне и Иисусе Аполлос мог услышать во время паломничества в Иерусалим. Его внимание могло привлечь и предание о крещении Иисуса, когда на того сошел Дух и божественный голос возвестил: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение»19. Павел полагал, что Иисус стал сыном Божьим только после воскресения из мертвых, — Аполлос же со своими последователями относил это событие к крещению20. Как узнать, кто прав? Аполлос верил, что после крещения ученики Иисуса также становились возлюбленными «сынами Божьими», т.е. совершенными человеческими существами, в которых было Божие благоволение21. Аполлос учил, что человек состоит из плоти ( саркс ), души ( психе ) и духа ( пнэума ), которые постоянно враждуют друг с другом22. Но после крещения в христианах начинает господствовать Дух, проявляя себя дарами пророчества, исцеления и «говорения языками». Последователи Аполлоса в Коринфе, пнэуматикой («духовные»), верили, что Царство уже пришло и что они уже обрели бессмертие. Они не ждали Второго пришествия, поскольку высшее состояние было ими уже достигнуто, что доказывали видения, откровения и пророчества23. Фактически они выступали «духовной аристократией». Аполлос находился под влиянием иудейской традиции премудрости, как ее представлял иудейский мыслитель Филон Александрийский. Она основывалась на почитании Софии, «Божественной Мудрости», олицетворенной мудрости, эманации Бога24. Эта идея позволяла евреям, униженным имперским владычеством, снова обрести чувство собственного достоинства: они претендовали на более высокую мудрость, чем их властители25. Благодаря Аполлосу угнетенные труженики Коринфа увлеклись схожими идеями: они верили, что как люди совершенные могут отныне претендовать на благородное происхождение, земную честь и особый социальный статус, не растлевая себя этими мирскими благами26. Такое учение кружило головы ремесленникам, рабам и лавочникам, открывая перед ними удивительные возможности. Коль скоро высшее духовное знание достигнуто, пнэуматикой не считали себя связанными правилами и условностями, обязательными для «человека бездуховного»27. Они уже достигли свободы сыновей Божьих и могли сказать: «Все мне позволительно»28. Верующие, которые желали подняться по социальной лестнице, могли спокойно посещать общественные жертвоприношения и пиры (иначе социальный подъем был невозможен) и вкушать плоть жертвенных животных: ведь они знали, что божеств, почитаемых в этих ритуалах, не существует29. Благодаря Духу они обрели полный контроль над своими телами. Поэтому женщины оставляли мужей и делали выбор в пользу свободы целибата, а некоторые «духовные» верующие даже заключали кровосмесительные (но социально выгодные) браки и обращались к проституткам30. Иные же агрессивно отстаивали свои интересы, подавая иски на собратьев по Иисусову движению в языческие суды31. Надо ли говорить, что в глазах Павла все это было отвратительно. В длинном письме он отвечает на вопросы, заданные ему «домашними Хлоиными», используя аргументы, которые уже выдвигал в Послании к Галатам, но идя в них на шаг дальше. Он начинает с того, что напоминает коринфянам: во время своего пребывания в их городе его проповеди фокусировались на распятом Христе. А как ведут себя пнэуматикой ? В иудейской традиции Софию описывали как «чистое зеркало действия Божия и образ благости Его». Она «все обновляет», «прекраснее солнца и превосходнее сонма звезд», «быстро распространяется от одного конца до другого и все устрояет на пользу»32. Однако Павел сокрушает этот изящный миф о чистоте, силе, доброте и красоте, напоминая о страшной реальности Креста. Когда Бог воскресил казненного преступника и вознес его одесную себя, он «обратил мудрость мира сего в безумие»33. Если иудеи считали проповедование распятого Христа «соблазном», а греки — «безумием», Христос распятый стал новым откровением о подлинном смысле силы и мудрости Божьей34. Традиционные представления о божественном были перевернуты. В такой ситуации нет места для человеческой гордости и основы для нелепых притязаний «духовных». Павел безжалостно ставит их на место: «Не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных». Когда члены общины Мессии признали Иисуса богооткровением миру, они возвестили премудрость, которую мир не мог понять. Если бы римляне поняли ее, то «не распяли бы Господа славы»35. Крест ниспроверг все формы власти, господства и могущества, показав, что Божественное проявляется не в силе, а в немощи. Затем Павел начинает отвечать на вопросы, поставленные людьми, которые приехали от Хлои. В каждом случае он отталкивается от значимости общины. Жизнь «во Христе» — это не сугубо частное дело. Павел всегда настаивал на том, что она достигается, когда люди ставят интересы ближних превыше собственных и живут в любви. Подлинные ученики Иисуса не мнят себя духовной аристократией, а следуют кеносису Иисуса. Как было сказано в гимне Христу, Иисус достиг славы, уничижив себя и приняв смерть на кресте. Именно в этом послании Павел развивает образ тела Христова: общины многонациональной, основанной на взаимозависимости ее членов и чуждой мирским ценностям. Павлу было тяжело слышать о группах, которые разрывают это «тело» на части: «У вас говорят: "я Павлов"; "я Аполлосов"; "я Кифин"; "а я Христов". Разве разделился Христос?»36 Вера в Христа — это не частная затея, а опыт совместной жизни. Поэтому Павел страстно выступает против индивидуализма, который проповедуют «духовные» верующие. Он просит коринфян уделить особое внимание единству и целостности экклесии . Немыслимо, чтобы члены общины Мессии подавали иски друг против друга37. Верующие, заявляющие, что они вольны пользоваться услугами проституток, оскверняют духовную сущность общины: «Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак, отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы?»38 И человек, который женился на собственной мачехе (с целью упрочить узы со знатью), также оскверняет всю общину — так от закваски скисает все тесто39. Женщины, которые оставляют мужей, и неженатые мужчины, отказывающиеся брать жен, напрашиваются на неприятности, если учесть знаменитое коринфское распутство40. Могут ли они поручиться, что обуздают свои желания? Павел твердо заявляет: «Не я повелеваю, а Господь: жене не разводиться с мужем; если же разведется, то должна оставаться безбрачной, или примириться с мужем своим, — и мужу не оставлять жены своей»41. По-видимому, мода на целибат, введенная Аполлосом, особенно импонировала женщинам: само Небо послало им возможность вырваться из череды навязываемых браков — не успеет один муж умереть, как новоиспеченную вдову выдают за следующего. Феминистские теологи ругают Павла: как можно было запрещать женщинам освобождаться от мужского диктата и необходимости рожать детей?42 И действительно, Павел мог не вполне понимать положение коринфянок. Однако его главной задачей, когда он писал это послание, было остановить процесс отворачивания людей от общины, когда они делали выбор в пользу индивидуального восприятия Бога. Павел не выдумывал заповеди, рассчитанные на тысячелетия: веря в скорое Второе пришествие, он ужаснулся бы такой перспективе. Он решал конкретную проблему, возникшую в Коринфе летом 53 г. Далее в своем письме он четко скажет о равных правах мужчин и женщин в браке: «Муж, оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена»43. Павел довольно прохладно относился к браку. Он считал, что мир, каким мы его знаем, подходит к концу. А значит, разумнее не отягощать себя ответственностью брака. Однако он подчеркивал, что это его личная точка зрения, а не правило веры, которому нужно следовать всегда44. В этом послании есть два отрывка, которые часто цитируются в доказательство того, что Павел был заклятым женоненавистником, и наиболее известный из них — запрет женщинам говорить на публике: Жены ваши в собраниях да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и Закон говорит. Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в собрании45. А как же Павлово учение о том, что «во Христе» должно быть полное гендерное равенство? Здесь возникает настолько вопиющее противоречие, что некоторые ученые считают этот отрывок поздней вставкой: переписчики решили согласовать текст Павла с греко-римскими нормами. Ведь Павловы послания с усердием переписывались после его смерти; они дошли до нас в 779 рукописях, датируемых III–XVI вв.46 Проблема разночтений существует: иногда переписчики добавляли в текст собственные идеи. И есть серьезные основания полагать, что перед нами один из таких случаев47. Во-первых, этот отрывок идет вразрез с тем, что чуть раньше Павел наделял мужчин и женщин равными правами и обязанностями. Во-вторых, уж кому-кому, а Павлу меньше других было свойственно ссылаться на авторитет Закона. В-третьих, в древнейших рукописях (а самые ранние относятся уже к III в.) эта фраза иногда идет в другом месте. И в-четвертых, здесь она выбивается из контекста, буквально на середине предложения прерывая рассуждения о духовных дарах, которые затем столь же внезапно возобновляются. Если ее убрать, текст будет более цельным. Второй отрывок, на который ссылаются, чтобы доказать женоненавистничество Павла, представляет собой длинное и путаное рассуждение о том, что женщины должны покрывать голову, когда молятся или проповедуют на общинных собраниях48. Кстати, отметим: здесь Павел ничуть не возражает против публичных женских выступлений! Но опять-таки обсуждаемый отрывок прерывает ход мыслей. В предыдущей главе Павел говорил о поведении членов общины на регулярных трапезах и призывал коринфян во имя единства терпимо относиться к пищевым правилам друг друга. Затем ни с того ни с сего, без всякой связи с контекстом, следует обсуждение женских головных уборов, после чего возобновляется тема общинных трапез, на сей раз в связи с вечерей Господней. Акцент на мужскую власть в спорном отрывке плохо вяжется с Павловой теорией (и практикой!) гендерного равенства, а риторика (с отсылкой к традиционным «обычаям») чужда Павлу и больше напоминает девтеропаулинистские Послания к Титу и Тимофею, написанные во II в.49 Однако американский ученый Стивен Паттерсон считает, что здесь нет поздней вставки. В конце концов, автор не требует, чтобы женщины носили хиджаб, как мусульманки. Речь идет, по-видимому, о мужских и женских прическах. По мнению Паттерсона, коринфяне доводили крещальный возглас («нет мужеского пола, ни женского!») до крайности. Мужчины отращивали волосы, а женщины распускали их вместо того, чтобы носить, как было принято, убранными в прическу. В результате все члены общины щеголяли длинными ниспадающими локонами, и мужчин от женщин было не отличить. Павел, считает Паттерсон, не имел на сей счет богословских возражений, но считал неверным размывание гендерных различий, поскольку Бог при сотворении мира установил иначе50. В те времена женщины, странствовавшие с философами-стоиками, стриглись коротко и носили мужскую одежду, чтобы избежать домогательств на дорогах. Павлова позиция могла состоять в следующем: женщинам нет необходимости выглядеть во время проповеди и молитвы как мужчины, словно именно мужчина — образчик человеческого существа. Пусть лучше будут самими собой51. После спорного отрывка Павел призывает к гармонии во время вечери Господней. Судя по всему, богатые патроны, которые оплачивали еду и предоставляли место встречи, приходили рано, вдоволь ели и пили. И ничего не оставляли рабам и ремесленникам, которые из-за работы не могли явиться раньше52. Автор новозаветного послания, приписанного Иакову, брату Иисуса, дает понять, что могло происходить, если община привлекала внимание богатого патрона. Он описывает, как богач и бедняк одновременно приходят на вечерю Господню. Прекрасно одетому богачу немедленно предлагают удобное место, а бедняку говорят: «Стань там или садись здесь, у ног моих». Автор потрясен: разве не бедняков избрал Бог, чтобы даровать им Царство? А тут бедняка унижают, богатым патронам же и угнетателям воздают честь53. У Павла была точно такая же реакция, когда он узнал о том, что происходит в Коринфе. «Или пренебрегаете общину Божию и унижаете неимущих?» — грозно спрашивает он. Верующие приносили еду с собой, и в результате у одних было с избытком, а у других ничего. Вместо единства получалось размежевание по группам. Поэтому Павел призывает коринфян помнить, что вечеря Господня совершается в память о смерти Господа и с упованием на его возвращение. Она напоминает о распятии и кеносисе Мессии, а значит, такое поведение совершенно неуместно. Человек «ест и пьет осуждение себе», если «не распознает Тело»54. Здесь Павел имеет в виду не отрицание пресуществления и реального присутствия Христа в Евхаристии. В этом послании «тело» — всегда община. Те, кто не признают, что община сакральна, а Мессия присутствует во всех ее членах, не признают самого Господа. В противовес претензиям пнэуматикой себя Павел описывает как прямую противоположность духовной аристократии. Если они считали себя мудрыми, сильными и могущественными, он пришел в Коринф, претерпев унижения и тяготы в Македонии: «Был я у вас в немощи, и в страхе, и в великом трепете»55. Во всех своих посланиях коринфянам Павел подчеркивает слабость, смирение и беззащитность распятого Мессии. Не надо пытаться произвести впечатление «умствованиями мудрецов» или похвальбой духовными достижениями56. «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом»57. Отвечая тем, кто ел идоложертвенное, Павел советует им не гордиться силой своих убеждений, а уважать веру более «немощных» членов общины, считавших такое поведение ошибочным. Да, в богословском плане пнэуматикой правы: поскольку идолов не существует, эту пищу вполне можно есть. Однако это не дает «сильным» права рисоваться своими продвинутыми и прогрессивными взглядами, огорчая братьев и сестер во Христе58. Если бы они подражали кеносису Иисуса, то не занимались бы подобным самоутверждением. Павел приводит в пример себя: у него есть моральное право принимать в ходе миссии финансовую поддержку. Однако он предпочитает сам зарабатывать деньги физическим трудом, чтобы не отягощать людей59. Тот же принцип распространялся на хвастливую демонстрацию даров Духа. «Духовные» верующие считали, что способность говорить языками доказывает их более высокий статус. Однако они были неправы, полагая, что уже достигли совершенства. Ведь до Второго пришествия все эти дары — знание ( гносис ), пророчество, языки — лишь «частичные» предвкушения грядущего. Полное освобождение от бренности и тленности еще не достигнуто, но предстоит в будущем. В одном из поздних писем Павел даже скажет, что экстатическая и бессвязная глоссолалия — знак скорее слабости, чем силы: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно, но сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными»60. Однако в любом случае все эти дары бесполезны, если не сопровождаются любовью: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий»61. Дар языков, чудеса, подвиги, откровения, духовное знание и даже героическое мученичество бесполезны, если им не сопутствует агапе — жертвенная верность общине. И эта «любовь» не есть лишь теплое отношение: она должна выражаться в практических действиях, которые созидают и укрепляют общину. Вот почему Павел считал пророчество более значимым даром, чем языки. Когда человек «говорит языками», окружающие его не понимают. Пророчество же напрямую адресовано их сердцам. Стало быть, «кто говорит на незнакомом языке, тот созидает себя; а кто пророчествует, тот созидает общину Мессии»62. Под конец послания Павел обличил пнэуматикой и за то, что они считают себя уже обретшими бессмертие и отрицают воскресение мертвых63. Полагать, что ты достиг совершенства, очень опасно. У таких людей возникает иллюзия, будто им все позволено: пользоваться услугами проституток, вступать в инцестные связи, пренебрегать бедняками на вечере Господней. Такое некритичное отношение к себе ведет к нравственному банкротству и сводит веру к самолюбованию. Более того, оно полностью искажает смысл смерти Иисуса. Чтобы спустить «духовных» верующих с небес на землю, Павел напоминает: Иисусово движение не есть упоительный поиск экстаза и необычных состояний сознания. Оно укоренено в исторических событиях: Иисус умер страшной смертью и был вознесен одесную Всевышнего. Павел перечисляет людей, видевших воскресшего Христа: Петр, Двенадцать, 500 с лишним братьев, Иаков и он сам. Смерть Иисуса изменила ход истории, но процесс еще не достиг завершения. Лишь при втором пришествии Иисуса «мы все изменимся» и смерть будет «поглощена победой»64. Тогда, и только тогда Христос установит Царство и «упразднит всякое начальство и всякую власть и силу»65. Напоследок Павел говорит о деле, которое будет занимать его до самого конца. Он понимал, что его экклесии уязвимы. Их легко было сбить с пути, и они нуждались в более твердом понимании ключевых принципов движения Иисуса. А эти принципы первоначально были связаны с созданием общин, основанных на взаимной поддержке, как альтернативы имперскому угнетению. Они должны были спуститься с небес на землю, чтобы верующие не уходили в индивидуальные духовные грезы, а осознали свою связь друг с другом и выразили ее на практике. Необходимо было напомнить им об исторических корнях движения и тем самым пресечь легкомысленные духовные авантюры. Поэтому Павел объявил сбор пожертвований в пользу иерусалимской общины. Ведь еще на встрече в Иерусалиме он обещал «столпам», что будет «помнить нищих». Сбор средств облегчит тяготы бедняков, покажет Иакову, что миссия приносит обильные плоды, а также не позволит общинам самого Павла забыть о приоритетах. Павел начал собирать деньги еще в Галатии. Галатийские ученики вняли письму и оставили затею с обращением в иудаизм. Каждую неделю после воскресного собрания все члены экклесии должны были вносить посильные средства: кто монету, кто безделушку, кто ювелирное изделие, кто фамильную ценность. Постепенно накопились бы немалые запасы, которые со временем надлежало перевезти в Иерусалим. Это еженедельное напоминание о Святом Городе, месте смерти и воскресения Мессии, должно было помочь галатам выработать новые и независимые взаимоотношения с Израилем. Павел понимал его не как подать в пользу более важной конгрегации, а как «дар» ( харис ) одной мессианской общины другой, равной ей по статусу66. В своем письме Павел дает коринфянам те же наставления, что и галатам67. Быть может, он надеялся, что этот практический проект выведет коринфян из сосредоточенности на самих себе и склонит их к агапе , заботе о благополучии ближних. Кроме того, пожертвования не давали бы членам общины забыть, что их вера основана на историческом событии и что они связаны братскими узами с другими общинами68. Таким образом коринфяне вырвались бы из патронажной сети, в которую впутались. В отличие от системы, в которой бедняки зависят от подачек богачей, каждый вносит свой вклад в пожертвования. Все участвуют на равных. В противовес налоговой системе империи, где богатство изымается у провинций и стекается в столицу, здесь предполагался свободный дар одних народов другим69. Когда же в следующий раз он будет в Коринфе, говорит Павел, то даст письма тем, кто повезет пожертвования в Иудею. Таким образом, он явно предполагал, что к его приезду сбор будет завершен. Однако вскоре события вновь приняли неожиданный поворот, и пожертвования стали новым предметом споров в Коринфе.