Святые и пророки Белой Руси

Раковский же в языковом вопросе, не шел ни на какие уступки, ни на какие компромиссы. Давая согласие прислать корреспонденцию в «Зорю Галицкую», он выставлял как непременное условие, «чтобы не изменяли в слове ни буквы». Конечно, его корреспонденция была на русском языке.

Обращаясь к своим колеблющимся единомышленникам, Раковский писал: «Если будем думать, что не можно у нас внести в употребление русский язык, то он и не будет введен во время нашем, но как мы иначе станем россуждать, то он и может быть учрежден у нас в настоящее время». Таким образом, усвоение русского языка и русской литературы Раковский считал единственным средством в деле «литературного единения» австрийских славян и в деле борьбы подкарпатских русинов за сохранение «русскости», то есть своей народности.

С этой же целью Раковский взялся за издание «Церковной газеты». «Моя цель, — писал он по поводу издания «Церковной газеты», — не иначе как вести у нас в употребление русский язык и упрочить оное в народе нашем. Этой цели же нельзя иначе достигнуть как поддержание газеты (то есть «Церковной газеты») публикой». Я русинъ былъ, есмѣ и буду

Наиболее ярко безграничное чувство любви к своему многострадальному народу выражено А.В. Духновичем в его стихотворении «Вручаше», опубликованном в альманахе «Поздравлеше Русинов на год 1851». Автор в годы насильственной мадьяризации русинской интеллигенции и духовенства, в годы гонения всего русского мужественно заявляет: «Я русинъ быль, есмь и буду»; это стало «народным гимном» и «патриотическом катехизисом карпатороссов», как выражались некоторые современники.

И если другие стихи в альманахе А. Духнович подписывал криптограммою «А. Д.», то это подписал полным именем «Александр Духнович». Приведем его полностью по изданию «Избранный сочинены Александра Духновича», Унгваръ-Ужгородъ, 1941», которое сохранялось в собрании карпаторусского писателя И.Ф. Комловши.

Я Русинъ былъ, есмь и буду,

Я родился Русиномъ

Честный мой родъ не забуду,

Останусь его сыномъ;

Русинъ былъ мой отецъ, мати,

Русская вся родина

Русины сестры и браты

И широка дружина;

Великій мой родъ и главный

Міру есть современный

Духом и силою славный,

ВсѢмъ народамъ пріемный.

Я свътъ узрѢлъ подъ Бескидомъ,

Первый русскій воздух ссалъ

И кормился русскимъ хлъбомъ,

Русинъ мене колысалъ.

Коль первый разъ отворилъротъ,

Русское слово прорекъ,

На азъбуцъ первый мой потъ

Съ молодого чела текъ.

Русскимъ потомъ я питанъ былъ,

Русскимъ ишелъ расходомъ

Въ широкій свътъ, но не забылъ

Съ своимъ знатися родомъ.

И теперь, кто питаетъ мя?

Кто кормитъ, кто мя держитъ?

Самое русское племя

Мою гордость содержитъ!

Прото тобъ, роде мой,

Кленуся живымъ Богом,

За печальный потъ и трудъ твой

Повинуюся долгомъ.

Пожалуй, это были самые счастливые годы в жизни А.В. Духновича: на его глазах проходило пробуждение национального самосознания карпатороссов. Он восклицал: «Да то и радость, когда молодцы наши и девочки рускіи поют песни! Радостные слезы точились мне, бывшему в Торисках на посвящение, як молодежь запела: «Я Русинъ быль, есмь и буду», также и ины русскіи пісни».

… В начале 1865 года, незадолго до смерти, Александр Духнович, подводя итоги своей жизни, писал: «Я радуюся из сердца, что наши забытые русины ожили духовно. Я трудился день и ночь и боролся со многими препятствиями, я терпел муки, битвы и много біди за мой народ, чтобы он жил и счастлив был».

Уже в начале XX в. языковый спор разгорелся с новой силой. Форпостом русскости, защитником карпаторусского языка стало русофильское Общество им. Александра Духновича, но это тема отдельной публикации.

А закончить мне хочется словами почетного председателя этого общества, Евминия Ивановича Сабова, сказанные им на открытии памятника А. Духновичу в Севлюше (Виноградове) в 1925 году: «Я учился по букварю А. Духновича и еще малым мальчиком отвечал: «Я русин был», «Дай нам, Боже, добрый час»; Адольфа Добрянского я видел гимназистом в Ужгороде; а у отца Ивана Ваковского с сошкольниками богословим был в Изе, и его благосклонные слова, много испытавшего труженника — пленили нас, и успокаивали. Мои товарищи! не дождались того дня, когда я, наймолодший их товарищ, излагаю благодарность всем, кому мы должны, кроме материнського молока, своему русскому духу».[86]