Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет

Что касается двух тибетских названий Кайласа – поэтического имени Канринпоче, или Канри (gangs rin po che), означающего «жемчужина ледяных вершин», и Тизе – то последнее название возвращает нас, как и в случае Гурла Мандхаты, к наиболее древнему этническому субстрату этого гималайского региона. Возможно, Тизе – это сохранившееся в тибетском языке слово из древнего языка Гуге.

Ранним вечером возвращаемся в Дарчин: народ кишит – непрерывный поток паломников и дым костров. В последних лучах заката вырисовываются, словно проплывая по грозовому небу, длинные вереницы садху-гимнопевцев, идущих из Непала: черные тени, медленно передвигающиеся на свинцовом фоне дождливых сумерек. Их ведет Параманитьянанда – один из самых знаменитых аскетов Индии.

С наступлением темноты иду проведать паломников в их лагерь. Гимны и хоры славят садху, охваченного экстазом, погруженного в транс, неподвижного, как изваяние. Люди коленопреклоняются и молятся, словно перед откровением непостижимых мистерий духа, в которые они верят.

Вернувшись в свой лагерь, я и там услышал доносившееся эхо гимна Шиве, ото всех огней он возносился к небу, произносимый людьми, одинаково страждущими во всех климатах, неудовлетворенными своей хрупкой жизнью и устремленными в вечность.

Этот гимн является не молитвой, а медитацией – поющий не просит ничего, но жаждет воссоединения с первоосновой вещей. Шива, вооруженный трезубцем, с символическим узлом волос аскета, покрытый пеплом, как его изображает традиционная иконография, – символ Вечности, ставший доступным для толп. Его реальность относительна, его существование чисто субъективно укоренилось в душах верующих, еще не готовых к высшей реализации тождества индивидуальной души с изначальной душой Сущего. Всё, что миф рассказывает о нем, всё, о чем повествует легенда, это символический язык, который постепенно подготавливает медитирующего к окончательной реализации. Когда цель достигнута, все формы исчезают и часть сливается с целым. Шива развоплощается, и за этим символом раскрывается в сияющем сверкании, превосходящем всякое человеческое представление, основа Бытия. Человек – освобожден.

«Я преклоняюсь перед высочайшим Господом, проявленным Богом и абсолютным покоем, всепроникающим и всеприсутствующим. Он – Брахма и священное откровение. Слава Ему, Абсолюту в Себе Самом, без атрибутов, за пределами любого воображения, по ту сторону любого желания – чистому разуму, обнимающему беспредельное пространство».

«Слава Ему, не имеющему формы, который есть первооснова всего, что являет форму, – четвертому измерению Духа. Слава Владыке Горы, лежащему за пределами слова, сознания и чувств. В своей грозной ипостаси Он – смерть бога смерти; в своей милосердной ипостаси – Тот, кто, сойдя к нам в доступной форме своих качеств, ведет нас к вневременному существованию».

Дулчу 26-27 июля

Нас вновь поглотила пустыня. Позади, в Дарчине, остались караванный путь и тропы паломников; бесконечные вереницы гребней уныло простираются меж горных цепей, которые с двух сторон замыкают горизонт ледяными вершинами. Справа возвышается гряда Кайласа, слева располагается Заскар. Высокогорная тундра становится все суровее, а растительность все более редкой и чахлой; начинает исчезать вода. Все труднее найти места для привалов, которые были бы пригодны для выпаса наших животных.

Идем вдоль берега Сатледжа. Мы наблюдали его рождение из вод Ракас Тала в виде обыкновенной речушки кристальной воды [28], которая неторопливо журчала на покрытой зеленью равнине; спустя несколько переходов, реку уже не узнать, столь бурно и яростно несется она среди утесов и скал по вырытому в течение тысячелетий ложу. Тибетцы называют Сатледж «река, исходящая из слоновьей глотки». Они верят, что по четырем сторонам света, в пещерах вблизи озера Манасаровар скрыто четыре животных: слон, лев, бык и конь. Из глоток этих зверей вытекают величайшие реки Азии. Это одна из наиболее древних легенд Востока, возникшая среди индоарийцев в незапамятные времена, позднее она проявилась в космогонических легендах средневековой Европы и должна была быть известна скифским племенам Центральной Азии, принимая во внимание некоторые композиции на золотых украшениях из Майкопских курганов, на которых мы видим, как представляется, аллегорию на гору – центр универсума, и четыре реки, стекающие с нее.

Я уклонился от наиболее людных троп, чтобы достичь двух монастырей, Дулчу и Тиртхапури, которые паломники, встреченные мною в Дарчине, описали как весьма интересные. К сожалению, невозможно слишком полагаться на их информацию: они видят храмы и священные места глазами, отличными от наших, – как уголки земли, освященные присутствием мистических сил, приближаться к которым необходимо с твердым духом и сосредоточенным в медитации сознанием. Мы же изучаем эти места в качестве памятников искусства, как сохранившиеся свидетельства славного прошлого и как символы религиозной мысли, не имеющей более ни блеска, ни устремления.