Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

Началось это с того, что одна из молодых коллег в обеденный перерыв в слезах пожаловалась Ивану на вконец разладившиеся отношения со свекровью. Крестьянкин выслушал ровно, не перебивая, дал выговориться. А потом, помолчав немного, дал совет, удививший девушку. Сама она, во всяком случае, собиралась поступать совсем иначе. Но… непонятно почему, решила послушаться. А потом выяснилось, что именно этот совет и был единственно верным, правильным. И казавшаяся неразрешимой семейная ситуация рассосалась сама собой, словно ее и не было.

После этого случая коллеги зачастили к столу Ивана. И тот, терпеливо отодвигая в сторону новенький арифмометр «Феликс», выслушивал всех. Спрашивали обо всем. Рассказывали о пьющих мужьях и непутевых женихах, о расшатавшемся здоровье, о том, что лучше почитать для того, «чтобы на душе посветлело», стоит или не стоит впервые пойти в храм и как правильно говорить священнику на исповеди о грехах, как помириться со злючкой-сестрой и стоит ли переходить на новую службу, где платят побольше, зато от дома подальше… И удивительное дело – не было случая, чтобы совет, данный Иваном, пошел человеку во вред. Вскоре в МОСПО все уже знали: если Крестьянкин что-то говорит, значит, так оно и есть – и в настоящем, и в будущем. И как-то незаметно начали его, 24-летнего, величать «Иваном Михайловичем» – с почтением и благодарностью…

– А может, он провидущий?.. – как-то за чаем тихо, будто боясь признаться самой себе в том, что сказала, произнесла одна из девушек-бухгалтерш.

Ее подняли на смех, но как-то неуверенно.

– Ну, скажешь тоже – провидущий!.. Не поп же он. Да и не каждый поп провидущий…

– Он просто как-то… очень глубоко вникает во все. Ну, слушает внимательно… И сам по себе человек хороший, душевный. Вот и помогает…

– Знаете, девочки, – помолчав, произнесла старшая, пятидесятилетний бухгалтер в старомодных очках, – это все было бы объяснимо, если бы наш Иван Михайлович был, ну, я не знаю, семидесятилетним стариком, много пожившим на свете, все повидавшим, бывавшим в разных переделках, глубоко знающим людей, их нравы… Но он ведь совсем молоденький. Из провинции. Семьи своей у него нет, в отношениях между мужчиной и женщиной он не смыслит явно ничего… – Кто-то из барышень хихикнул, но тут же умолк. – А ведь все, что он говорит, действительно идет на пользу. И тут это иначе, чем… чудом я лично объяснить не могу… – Она помолчала и тихо добавила: – И, возможно, в свое время мы еще будем гордиться тем, что служили вместе с ним в одном учреждении…

…А сам 24-летний Иван Михайлович тем временем скрипел себе снежком по Мясницкой. Москва мела вокруг веселой поземкой, близилось Рождество Христово, и оттого, что скоро – великий праздник, на душе было радостно и тепло.

Старинный особняк МОСПО, помнивший еще Пушкина, встретил его как всегда – деловым гулом, стрекотом пишущих машинок, железным лязгом арифмометров и деревянным грохотом счетов, резкими трелями телефонных звонков. И стоило ему распахнуть дверь в учетно-финансовый, как его сразу же приветствовали радостные женские голоса:

– Здрассте, Иван Михайлович!..

– Ну как сфотографировались?..

– Согреть вам чайку, замерзли небось?..

– А мне как раз зять муки хорошей достал, так я пирог испекла. – Старший бухгалтер положила на его стол аккуратно завернутый в салфетку пирог. – Скушайте с чаем… Он постный, вы не волнуйтесь, – испуганно добавила женщина, – я же помню, что у вас Рождественский пост!

Все засмеялись. И Иван в первую очередь. Он знал: он среди своих…

Москва, апрель 1935 года

Дом был ничем не примечательным: обычная доходная пятиэтажка начала века, дешевый модерн, в котором до революции обитали, наверное, бедные чиновники, студенты или художники. Сумрачный предрассветный туман окутывал улицу. Подойдя к дому, Иван несколько раз оглянулся по сторонам – вроде никого… Тогда, выждав несколько мгновений, он трижды негромко постучал по водосточной трубе.

Какое-то время было тихо. Минут через пять в подъезде послышалось торопливое шарканье, и сгорбленная старушка в темном платке, остро взглянув Ивану в лицо, впустила его в подъезд, торопливо притворив тяжелую дверь следом.

Небольшая квартира на втором этаже была полна людей, в основном немолодых. У переносного престола стояли седобородые священник и диакон в облачениях. Окна были плотно занавешены глухими темными шторами. Тускло колебались копьеца свечей перед иконами.

– Благослови, владыко, – шепотом произнес диакон.

– Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков, – так же, шепотом отозвался иерей.

– Аминь, – громко прошептал «хор».

– Миром Господу помолимся, – шепотом продолжил диакон…