Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

Мама, мама!.. Конечно же, ты никуда не ушла, и, конечно, нет уже ни слез, ни болезней, ни воздыханий, которые сопровождали всю твою трудную жизнь… Но отчего же так больно, просто по-человечески больно, когда уходит мать?..

Москва, октябрь 1941 года

…Служба в храме святого Иоанна Воина шла своим чередом. Отец протодиакон Александр Сахаров своим слегка протяжным голосом нараспев возглашал ектению. Стройно звучал хор под руководством матушки Серафимы. Отец Александр Воскресенский, как обычно, вел службу спокойно и строго. Высокий, в необычной формы зеленой митре, унаследованной им от расстрелянного в 1918-м протоиерея Иоанна Восторгова, он напоминал древнего пророка, один вид которого устрашает нечестивых и обращает их на путь истинный.

Иван Крестьянкин стоял на своем привычном месте. Рядом с ним толпились хорошо знакомые люди – главным образом пожилые москвичи и москвички. Среди постоянных прихожан храма находились проректор МГУ Юрий Алексеевич Салтанов и профессор филфака МГУ Николай Николаевич Поспелов. Но теперь среди них стояли и эвакуированные из западных областей СССР женщины с детьми, и суровые, сосредоточенные бойцы народного ополчения, зашедшие в храм перед отправкой на фронт.

Нарушая ход службы, грохнула входная дверь. Прямо к отцу Александру кинулась еще нестарая полная женщина в теплом ватном пальто, с округлившимися от ужаса глазами:

– Летят, летят… Батюшка, опять летят эти ироды!.. Прихожане начали встревоженно переглядываться. Немцы бомбили Москву с конца июля, но особенно жестокие налеты начались недавно, в октябре. И если на разрушения после первых бомбежек – например, на снесенный тонной бомбой памятник Тимирязеву на Никитском бульваре и образовавшуюся рядом десятиметровую воронку, – еще ходили смотреть, как на диковинку, то теперь, в середине осени, все уже знали, что налет – это не шутки. Действовать нужно четко и правильно, а не то и сам погибнешь, и других не спасешь. Например, ни в коем случае нельзя укрываться в подворотнях и под стенами домов – ведь если бомба попадет в здание, тебя сразу же завалит обломками… Потому и переглядывались сейчас люди. Понемногу начинали плакать дети, встревоженно переговаривались их матери. А ну как сюда попадет?.. Москвичи уже знали о нескольких таких братских могилах, в которые превратились жилые дома: откопать заживо погребенных под завалами людей так и не смогли, как ни старались… Кое-кто, неуверенно оглянувшись по сторонам, двинулся к выходу. Но таких тут же схватили за рукав:

– Куда?!.. До бомбоубежища все равно не успеешь!

Иван прислушался. Тяжелый гул наползавших бомбардировщиков можно было уже расслышать без всякого труда. Немцы летели на Кремль, и Якиманка была частью их маршрута… С ревом самолетов сливались частые, деловитые удары наших зениток, четкий стрекот счетверенных пулеметов. По крыше храма забарабанили осколки зенитных снарядов.

Худое, благородное лицо отца Александра, и без того величественно-грозное, напряглось. Он властно поднял руку, и хор, повинуясь ему, мгновенно оборвал пение на полуслове.

– Господу помолимся, – негромко произнес отец протоиерей, обращаясь ко всем присутствующим – и к самому себе.

Быстрой, легкой походкой он пересек храм и осенил крестом его западную стену, откуда наползал гул. Потом – южную, восточную и, наконец, северную. А потом такой же молодой походкой вернулся на прежнее место.

Служба продолжилась. Самолеты летели, казалось, уже прямо над головой. А потом… громыхнул взрыв. Второй, третий… Дети перешли на крик, истерично заплакала молодая женщина.

– Ну, и чего ревешь? – строго одернула ее старуха в черном траурном платке. – Нешто в нас попало? Вон гляди: по молитвам батюшки даже окна целы!.. А ты сразу в крик…

Женщина испуганно притихла, рассматривая заклеенные еще в начале июля крест-накрест окна храма – на них действительно не было ни единой трещины, хотя бомбы рванули вроде совсем недалеко…

Уже после службы, когда налет закончился, Иван внимательно рассмотрел места, куда попали немецкие фугаски. Метрах в ста от храма – по идее, не только окна должны были вылететь, но и следы от осколков остаться на стенах… И – ничего! Он услышал, как озадаченно переговаривались красноармейцы из оцепления:

– …Так и не убило никого. И не ранило даже. Вон трехтонка по улице шла, так и осколками не посекло, ничего.

Второй задумчиво кивнул на церковь:

– Может, попы отмолили?..

– Кто их знает, – пожал плечами первый. – Может, и они…

…Возвращался домой, несмотря на радость общения с отцом Александром, опустошенный, с тяжелым сердцем. Усталость в последнее время наваливалась такая, что Иван еле ноги приволакивал что на работу, что с работы, а засыпал мгновенно, стоило произнести последние слова вечернего правила – словно его отключали от какой-то невидимой розетки. Сказывалось и постоянное нервное напряжение от бомбежек, и плохое питание. Давно уже не приносили милые женщины-сослуживицы на работу никаких пирогов – и мука, и сахар были в городе на вес золота…