Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

От смущения Иван не знал, куда деваться. Значит, вот что про него думают те люди, которых он ежедневно видит на службе?.. Эти замученные трудным военным бытом, серые от недоедания солдатки, вдовы и бабушки – он для них как солнышко?.. И он-то, он – «образцовый псаломщик»?.. Да какой же он образцовый, когда тот же Николай Голубцов, на его вкус, и читал выразительнее, и «писком» его манеру отец Михаил ни разу не называл…

А митрополит тем временем пристально разглядывал потупившего глаза и красного до корней волос псаломщика. Чуть вьющиеся волосы, кареглазый, очки с толстенными линзами – видать, высокая близорукость. Слегка за тридцать… Мало ли таких парней в церковной Москве?.. Но чем-то запомнился этот Крестьянкин ему, митрополиту Николаю, еще в тот день, когда на вечерней службе в Коломенском он вводил нового псаломщика в алтарь. «Фамилией, – чуть усмехнулся про себя владыка, – услышишь – не забудешь, хорошая фамилия, народная… И чем же еще?.. Может быть, своей «настоящестью»… Бывают такие люди: сразу чувствуешь, что он не поддельный, истинный…» А потом пошли эти письма из Измайлова. Не одно, не два – десятки. И писали люди не под копирку, сразу видно: этот парень действительно чем-то затронул их души. А уж когда многоопытный отец Михаил Преферансов попросил в свойственной для него манере рукоположить этого Крестьянкина, тут уж стало понятно: не подвело чутье…

На своем веку митрополит Крутицкий Николай видел многих людей Церкви. Идеалом для него оставался его отец – протоиерей Дорофей Ярушевич, настоятель Александро-Невского собора в Ковно, а теперь литовском Каунасе. Глубоко почитал он также ректора Петербургской духовной академии епископа Анастасия (Александрова) – именно он в далеком октябре 1914-го совершил монашеский постриг Бориса Ярушевича в малую схиму с именем Николай, – и митрополита-мученика Вениамина (Казанского), расстрелянного в Петрограде в 1922-м. Уважал и любил недавно почившего Патриарха Сергия, безоговорочным сторонником которого был еще с конца 1920-х годов. А вот с Патриаршим местоблюстителем митрополитом Алексием (Симанским), тоже его давним знакомым, вот уже около четырех лет у него были непростые отношения.

Но, так или иначе, митрополит Николай не без оснований считал себя человеком, хорошо чувствующим людей и разбирающимся в них. Потому и побаивались его некоторые в церковной среде. Знали, что от пристального взора этого седого, крепкого человека, математика с высшим образованием и богослова высшей пробы, не укроется ни малейший недостаток. И также знали, что скрывать своего недовольства, маскировать его за сладкими словесами владыка не станет никогда. Зато уж если кого одобрит или похвалит – это тоже будет от всей души…

– Расскажи мне о себе, – неожиданно для Ивана попросил владыка. – Кто ты, откуда, кто родители, образование и прочее…

Рассказ визитера занял пять минут. И чем дальше слушал его митрополит, тем большей симпатией проникался к этому скромному, но чем-то удивительно располагающему к себе молодому человеку.

– Ну что же, понятно… Будем готовиться к хиротонии?

Вопрос митрополита заставил Ивана вздрогнуть. Вот так просто, сразу?.. Ведь он шел к этому долгие годы… Но теплый взгляд митрополита заставил его улыбнуться в ответ. Да, его призвание приближалось к нему с каждым днем, оно само его искало…

Москва, октябрь 1945 года

…Ну, все. Неужели на самом деле все?.. Он обвел ничего уже не видящими – не от близорукости, от усталости – глазами пространство храма. Нет, вроде бы никто не стоял к нему в очереди за вопросами, не просил о благословении… Хотя нет, самый последний, усатый инвалид лет тридцати с деревяшкой вместо ноги, в шинели со следами споротых погон, подковылял к отцу Иоанну, подставив ладони ковшиком. И – все. Храм был по-прежнему полон, но люди молились, ставили свечки к иконам, теснились к выходу; в углу, прямо под табличкой: «Говорить шепотом. Благоговейная тишина», тихонько шушукались старушки… Та самая пауза, когда можно… нет, слово «передохнуть» здесь не годилось, нехорошее оно – как будто он занят каким-то тяжелым и неприятным делом, а не служением Господу.

Поклонившись людям, отец Иоанн направился в алтарь. Уже по пути он с удивлением обнаружил, что ноги повинуются ему еле-еле, словно на них были пудовые кандалы. «Это ничего, – подумал он. – Ничего. Сейчас я…» Но что именно «я», он недодумал: мысли, как и движения, были словно закутаны в вату.

Вошел в алтарь, задернул завесу. С трудом сгибая спину, опустился на скрипучий стул и… мгновенно провалился даже не в сон, а в глубокое забытье без сновидений, хорошо знакомое всем до предела утомленным людям.

Через боковые врата вошел в алтарь и псаломщик Николай Голубцов. Уже раскрыл было рот, чтобы что-то сказать другу, но увидел, что тот спит, и тут же умолк. «Пускай отдыхает, – подумал он озабоченно. – А после я с ним поговорю…»