Свидетели эпохи

Бабка подвинула поближе к Ольге большое блюдо с зефиром и халвой. Чего-чего, а сладкого в детском доме хватало. Довольно много «неравнодушных» несли к дверям детского приюта сладости и игрушки, веря, что тем самым помогают несчастным детям. Оно, конечно, так и было. Но с годами привыкаешь, и уже не придаешь значения.

Ольга взяла зефир с тарелки и принялась крутить его в руках, пока бабка продолжала:

– Ты, кушай, кушай, а я тебе пока все расскажу. Я вот тут тебе все подготовила, чтобы тебе не писать.

Старушка подвинула к себе стопку тетрадных листов, исписанных мелким почерком, и нацепила на нос очки.

«Боже, неужели эта кипа исписана с двух сторон? Опять выслушивать занудство старой бабки про то, как в войну она ползала между окопов и не спала четыре года», – подумалось Ольге. Ей бы сейчас ее плеер.

Ольга сама не понимала, что именно так отталкивало ее от всего, что было связано с военным прошлым. Из года в год майские праздники превращались в кошмар, когда весь детский дом сгоняли в лекционные залы, ставили на площади с транспарантами, таскали на мемориальные кладбища. Все это сопровождалось заучиванием военных песен, докладами про партизан и пионеров-героев. Каждый год она чувствовала, как ей столовыми ложками впихивают это чувство вины и долга перед теми немногими оставшимися в живых участниками войны. «Они отдали свои жизни, чтобы жили вы!» Но так ли это? Да, несомненно, на долю их поколения выпали тяжелые испытания, но разве за будущее потомков они тогда сражались? Прозябая в тех же окопах, они спасали свои жизни, они мстили за свои загубленные судьбы, они защищали свою эпоху. Вряд ли будешь думать о внуках, когда на тебя несется танк или накрывает артиллерия. И, тем не менее, каждое девятое мая на Ольгу сыпался водопад из «Помни!», «Скажи спасибо!», «Они настоящие герои, а что сделал ты?». Это угнетало и не вызывало ничего, кроме протеста.

Бабулька бубнила что-то про свою жизнь, а Ольга изо всех сил старалась не закатывать глаза.

– Я родилась в 1924 году в Ленинграде. Тогда он только-только стал так называться… До этого был Петроград. Это был замечательный город… Конечно, у родителей были проблемы, все-таки тяжелое время, молодая страна еще была… Но я была ребенком, мне все казалось солнечным… Мы жили тогда на проспекте 25-го октября, папа в аппарате служил и получил там комнату по уплотнению… А ты знаешь, как он теперь называется, этот проспект? – неожиданно обратилась она к Ольге.

– Нет.

– Это Невский, милая.

«Неплохо. На Невском жить кому не пожелаешь?» – пронеслось в голове у Ольги.

– Помню, когда школу заканчивала, как раз в 41 году это было, не найти было наряда, а на выпускном, конечно, хотелось покрасоваться. Я красивая была, стройная. Мама моя по каким-то немыслимым связям достала отрез, и мне за пару дней сшили платье. Красивое-красивое такое, голубое. Мы все пошли встречать рассвет на Дворцовую, а за нами такие же, как мы, парнишки увязались из другой школы. И был там среди них один высокий красивый брюнет. Еще, помню, подумала про него, что он старше, но тоже выпускник оказался. И так смотрел он на меня, а потом подошел, за руки взял и говорит: «Ты моя! Выходи за меня!» А я ведь даже имени его не знала. Но такие глаза у него были… И я согласилась. Мы с площади сразу в ЗАГС пошли и расписались, а днем уже узнали, что война. Там один с фотоаппаратом был, все щелкал нас. Но вот карточки я так и не увидела, а так хотелось хоть бы одну иметь. Ну, на фронт, конечно, потом отправили, я тоже записалась, всю войну надеялась встретить его, но он пропал без вести уже в конце 41-го. После войны меня определили в Москву, я там работала на предприятии, замуж вышла, но чувства совсем не те были. Фамилию специально менять не стала, все думала, как он меня тогда найдет, с дугой фамилией если… Каждый год приезжала в Ленинград, надевала то платье 22 июня и на Дворцовку ходила, верила, что он жив. Так и ходила, пока в платье влезать не перестала. Потом мужа похоронила и сюда перебралась. Очень уж люблю Ленинград, необыкновенный город, он помнит моего Илью, хотя я, сказать по правде, даже не помню его лица.

Старушка похихикала. Ольга дивилась такой глупости. Как можно было выйти замуж за человека, которого она знала меньше часа, а потом всю жизнь его ждать? Логика из другого измерения, так не бывает.

– Последний раз на вокзале, когда он уезжал, написал стихи мне. Сейчас.

Она открыла внутреннюю дверцу секретера, достав оттуда старую картонную папку с серыми бумажками. Покопавшись, она добыла обрывочек с мелкими чернильными строчками.

– Вот, послушай:

Голубка моя, Галочка,

Вернусь к тебе, ты верь,

Ты жди меня, любимая,

Держи открытой дверь…

И будет сердце помнить,

Пока стучит, живое,

Твой силуэт на площади

И платье голубое…