Свидетельство

Их отец, огромный молчаливый садовник, погиб ужасной смертью при исполнении своих служебных обязанностей. Он был растерзан зарослями кустарника в тот самый момент, когда зубы его пилы уже вгрызлись в жесткую чащу, но не смогли прорваться и застряли в переплетении ветвей и стволов. Цепь сорвалась с зубьев и с огромной силой ударила отца по лицу. Казалось, что кусты только и ждали этой первой крови, выступившей у него на виске: тысячами своих шипов они набросились на него и на глазах ошеломленных братьев стали терзать его тело. Мотор пилы продолжал работать, но ветви уже переплелись с руками садовника и вырвали у него бессмысленное теперь оружие. Отец, пытаясь удержать равновесие, отчаянно рванулся всем телом, но огромные шипы вонзились в его ноги, и он, закричав, рухнул в ощетинившийся иглами зеленый покров. Кустарник, распахнув смертельные свои объятия, принял его в себя, и заросли мгновенно сомкнулись над его головой. Садовник исчез в их прожорливом чреве, не успев даже позвать на помощь.

Все произошло столь стремительно, что потрясенные близнецы, застывшие в оцепенении в каких-нибудь двадцати метрах от отца, не смогли в первый момент даже сообразить, что с ним произошло. А когда, опомнившись, размахивая пилами и топорами, они бросились на его спасение и подбежали к кустам, садовника уже не было видно в густом зеленом месиве.

Братья проработали весь день и всю ночь. В поисках отца они вырубили всю цепь кустарника на протяжении километра. Но его останков им так и не удалось найти. Более того, им даже не удалось обнаружить его знаменитой огромной пилы, что так подвела его в последний час. Лишь ее разорванную ржавую цепь выкинул им, словно в насмешку, кустарник.

Мать их, не выдержав обрушившегося на нее несчастья, сошла с ума. Целыми ночами бродила она вдоль кустов в поисках своего безвестно пропавшего мужа, шепча при этом жаркие ласковые слова любви. Братья, встревоженные состоянием, в котором она пребывала, и опасаясь за ее здоровье, стали запирать ее по ночам в сарае, где хранился садовый инвентарь. Но убитая горем женщина заводила все пилы и под их душераздирающий жуткий вой нагая, посреди сарая, выплясывала безумный танец. Каждую ночь она выпиливала кусок деревянной стены и, голая, пробиралась к кустам. В самую гущу их выкрикивала она страстные грубые слова раскаленной любви. Тело ее содрогалось, руки блуждали по животу и груди, а губы сладострастно кривились.

Весь город смущала она своими ночными побегами, ибо любовная похоть ее была столь велика, что и другие, вполне благонамеренные матроны, не испытав подобного горя, бросали по ночам своих детей и супругов и присоединялись к ее страстным безумствам. Уже через месяц словно немыслимый дурман охватил город: ряды голых стенающих от желания женщин стояли напротив цепи кустарника и выкрикивали ему самые ужасные слова жгучей своей сладострастной любви. Ветви кустов шевелились, раскачиваясь под порывами ветра, и казалось, что и они дрожат от истомы. Изнемогая, женщины протягивали им свои груди, поворачивались спиной, оттопыривая зады, распахивали горячие яростные объятия, и казалось, еще немного – и проклятые кусты ответят им, приняв их на свои зеленые чресла. Это помешательство охватило весь город. Уже и мужчины, главы семейств, отправлялись вместе с супругами на эти ночные оргии. Вместе с женщинами, словно дикие вакхические козлы, вожделея, скакали они вдоль кустарника, грозя ему своими твердыми, уставленными в небо фаллосами.

Единственными нормальными людьми в городе казались себе шестнадцать братьев. Они не участвовали в ночных вакханалиях. Наоборот, когда и дети, подражая родителям, потянулись к кустам, желая принять участие в зеленом беспутстве, братья стали уговаривать, убеждать сограждан отказаться от порочного увлечения. Никто не спорил с ними, наоборот, днем все разделяли их мнение, осуждая вместе с ними ночной разврат. Но лишь наступали сумерки, население города высыпало на улицы и, на бегу срывая с себя одежды, мчалось к проклятым кустам. Эти кривые узловатые ветви, эти сочные нежные листья, даже эти острые, похожие на иглы шипы обладали какой-то магнетической силой. Они завораживали, притягивали сотни голых людей, вызывая у них самые порочные, самые тайные и безумные желания.

Никогда добропорядочное население города не предполагало, что оно может быть обуреваемо такими страстями. Благонравные горожане, проносясь вдоль кустарника в дикой пляске, совокуплялись прямо на глазах у него, специально выбирая такие невообразимые позы, чтобы проклятые кусты могли бы не только хорошенько все рассмотреть, но и возжелать их, спаривающихся с криками, ругательствами и рыданиями.