Свидетельство

В действительности я не мог ответить себе на вопрос, что именно я ищу, до чего хочу докопаться? Если я поверил косильщику, зачем же я проверяю, есть ли у него братья? И почему тогда вместо этого не пытаюсь еще раз сбежать из города, а живу в постоянном страхе перед зелеными людоедами, что растут под самым моим окном? Ведь я даже не проверял: а вдруг поезда вновь останавливаются на нашей станции? А если ужасная эта история кажется мне плодом его больного ума, то чего же я страшусь обыкновенных кустов и для чего вообще косильщику пришло в голову рассказывать ее мне?

Я не мог разобраться в собственных ощущениях. Я почти совсем не занимался книгой. Я ничем не мог заниматься. С утра до вечера я пытался ответить на мучающие меня вопросы и каждый раз приходил к выводу, что ответить на них у меня нет возможности. Все более охватывала меня тревога.

Ночами кошмары преследовали меня. Шестнадцать круглоголовых братьев с пилами наперевес, растянувшись цепью, шли по саду. Вот они замерли, словно по команде, рванули шнуры, и пилы загрохотали со зловещим скрежетом. Они шли медленной поступью, неотвратимо приближаясь к дому. Кусты, попадавшиеся на их пути, лишь жалобно вскрикивали перед тем, как обезглавленными рухнуть на землю. Соседи, привлеченные шумом, выскакивали из своих домов и пытались остановить братьев, бросаясь наперерез. Но шестнадцать косильщиков не обратили на них внимания, железный их ряд даже не дрогнул. Соседи, не успевшие вовремя увернуться, валились под пилами, как снопы. Части их тел, вперемешку с обрезками веток и листьев, разлетались по сторонам. Неукротимо братья надвигались на дом. Вот они прошли уже половину пути. Вот преодолели ограду. Вот приблизились к моему окну… Я перестал спать.

Каждую ночь я просиживал у закрытых ставней, прильнув расширенными от ужаса глазами к узкой щели. Я пытался в ночной мгле разглядеть, как шевелится прожорливое ветвистое чрево. Мне казалось, я чувствовал его движение. Оно возникало медленно, как дыхание. Оно зарождалось в самой его сердцевине, постепенно охватывая весь кустарник. И вот уже кусты, раскачиваясь и шевелясь, вырастали у меня на глазах, протягивая ко мне свои ветвистые узловатые руки.

В пять часов пятнадцать минут я отскакивал от окна и прятался в глубине комнаты. Славный косильщик стоял на другой стороне улицы и пустыми, как смерть, глазами, сквозь пыльное стекло в упор рассматривал меня.

Я чувствовал, что силы мои на исходе. Я не мог этого более выдержать. Я забился в угол. Там нечем было дышать. Я не дышал. Я ждал… Я ждал, когда уже окаянные ветви разрушат наконец мое окно и ворвутся в комнату зеленой прожорливой лавой. Тогда и дверь квартиры разлетится вдребезги и безликий косильщик, кровожадно взмахнув пилой, наконец-то занесет ее над моим горлом…

Я очень устал. Я так устал, что вновь принялся сочинять. И не знаю, заразился ли я от горожан, словно вирусом, даром забвения, но на какое-то время я вдруг забыл о садовнике. Как это случилось – не могу понять до сих пор. Видимо, в какой-то момент мне не удалось умереть от страха. И тогда ничего не оставалось, как только схватиться за сочинение, словно за спасательный круг, что не даст мне погибнуть в море собственного безумия.

Но и приступ сочинительства вскоре прошел. Книга моя топталась на месте, и я никак не мог сдвинуть вперед ее неуклюжее тело…

Вдруг в дверь постучали.

Я замер, не зная, что меня ждет. Снаружи раздавалось какое-то шушуканье и повизгивание. Не выдержав, я настежь распахнул дверь. На пороге стояли два брата, временно исполняющие роль почтмейстера. Те самые, которые когда-то хныкали у меня на плече. «Вам телеграмма!» – торжественно произнесли они, после чего захихикали, что-то залопотали и убежали.

Мне не от кого было получать телеграммы. Я развернул комок бумаги, который они всунули мне в руку. На нем ничего не было написано. Да ведь никто в городе и не мог ничего написать. Странно, что же они имели в виду под телеграммой?

Вдруг я услышал чей-то невероятно скрипучий голос – было ощущение, что сразу все половицы этой ужасной квартиры обрели дар речи. Я обернулся – моя хозяйка разговаривала человеческим языком! Правда, произнести ей удалось только одну фразу: «Вас пригласили в Читальный зал».

На все мои дальнейшие расспросы – кто пригласил, какой Читальный зал, зачем? – раздавалось только немыслимое ее скрипучее бормотание. «Какая-то глупость! – думал я, второй раз услышав это название. – Какой читальный зал может быть в городе, где не умеют читать?!»

Служба

Наутро, чувствуя, что сегодня мне так и не удастся ничего сочинить, я отправился в центр города. На площади, где стоял ранее кабачок, по-прежнему валялись обугленные доски. Проходя мимо, я услышал, как какой-то ребенок спрашивал у матери: «Что было здесь раньше?» Ответ матери меня удивил. «Не знаю, но, по-моему, всегда так и было», – сказала она.