Свидетельство

Вся компания в моем сне жила теперь вместе, превратившись в большую веселую семью. При этом они регулярно посещали меня. Вначале визиты их были хаотичны из‐за бесконечных ссор по поводу очереди. Все одновременно хотели попасть под стол, но там было так мало места, что более одного человека не могло на мне поместиться. Дети лезли без очереди, пока классная дама не ввела строгий порядок, и теперь каждый член семьи посещал меня не более трех раз в день. Добрая учительница даже подстелила мне соломку под спину, и потому, когда меня навещал шпрехшталмейстер, отвязывая на миг, чтобы перевернуть на живот, я, жуя солому, все больше чувствовал себя под его мозолистыми руками немолодой, но еще востребованной цирковой лошадью.

Учительница, у которой я пользовался особым расположением, постоянно твердила детям, что нужно беречь мои силы. Тяжелее всех приходилось моей бывшей сожительнице: ее бегемотское тело еле пролезало под невысокий стол. Мне снилось, что, насилуя меня, она чуть не пробила своим оттопыренным задом крышку этого стола, за что и была лишена следующего посещения. Конечно, вольготнее всего чувствовали себя дети: эти маленькие старички влезали ко мне вшестером и так мучили меня, что после них, обессиленный, я вынужден был отдыхать несколько часов кряду. Бывшая воспитательница, несмотря на преклонный возраст и доброе сердце, тоже оказалась искусной мучительницей, она вползала ко мне задом наперед, своими пухлыми ручками хватала несчастный мой пенис и, вываливая расплывшиеся груди, терла его ими, пока не стирала в порошок, так что другим членам развратной семьи уже ничего от меня не доставалось. После чего они шли спать и, расположившись на больших мягких перинах, горласто храпели.

Проснувшись утром, я еще долго не мог встать с кушетки. Мне в голову приходили очень грустные мысли. Как странно, думал я, что благонравная пожилая чета, служившая много лет примером чистого и верного чувства, под влиянием моей бывшей сожительницы и ее подлых детей стала вести такой разнузданный образ жизни.

Но почему все они в этом сне именно меня избрали своим любовником? Может быть, потому, что теперь я никто. Интересно, зачем я вообще появился на свет? Каково было проклятое мое предназначение – неужели просто взять и исчезнуть? Мне было странно, что я еще существую.

Падающие на нас птицы

Что-то, как камень, прогрохотало по черепичной крыше и бухнулось на крыльцо. Я прислушался. Быть может, это Дорф, мой бывший сосед по больнице, что во время своих буйных припадков мог запустить камнем в примеченную им кошку.

Осторожно приоткрыв дверь, я высунул голову, но не увидел растревоженного Дорфа. На ступеньках крыльца лежало три разорванных пернатых комка. Наклонившись, я разглядел этих птиц. Ран не было на их телах. Подняв голову, я не заметил в небе ничего, что могло бы стать причиной внезапного столкновения. Птицы были похожи на самоубийц, которым вдруг пришла в голову нежданная последняя мысль – кинуться с немым восторгом с безмерных высот и, тяжелыми ломкими своими телами прорвав воздушную ткань, низвергнуться на голый череп земли. И там разлететься бесчисленными обломками, осколками фарфоровых статуэток.

Птицы были недвижимы. Их маленькие трупы не могли разрешить недоумения, овладевшего мною. Еще не успев прийти в себя ото сна, я был в замешательстве. Надо, наверное, похоронить птиц, решил я и отправился на площадь, узнать, есть ли в нашем городе для этого кладбище. Но вскоре остановился, привлеченный отчаянными возгласами соседей. В их дворах тоже покоились упавшие птицы. Г-жа Бройссер кричала не переставая: вид мертвых птиц вызывал у нее отвращение. Ее муж, пухлый усатый господин, обеими руками запихивал г-жу Бройссер в дом, но та умудрялась вывернуться из его широких ладоней и, просунув голову у него под мышкой, взглянуть на птиц еще раз и снова разразиться отчаянным крикливым воплем.

Горожане сбегались со всех сторон, пересказывая друг другу невероятные новости. Полсотни птиц упало на город. Объяснений этим событиям не находилось. Стоя на площади, я задрал голову и тотчас приметил еще пару черных точек, с высоты сиганувших вниз. По мере их стремительного приближения к земле точки обрастали перьями, крыльями, клювами и шмякались с глухим стуком в соседних дворах. Это был настоящий град, дождь из птиц. У длинного костлявого г-на Фромбрюка рухнувшей птицей убило собаку. У г-жи Тович птица пробила ветхую крышу кухни и шваркнулась прямо в кипящий суп. Г-жа Тович восседала теперь на кровати, и лицо ее было обложено кусками зернистого льда, что, по убеждению эскулапа Руфа, должно было спасти ее от ожогов. А г-н Фромбрюк бродил по улицам города, держа на вытянутых руках тело своего пса, бессмысленно обращаясь к встречным с риторическим вопросом: «За что? За что же?!»