Свирепая справедливость

Он доставил бутылочку в условленное место; как и договаривались, машина ждала и дважды мигнула фарами – условный сигнал. Джилли даже не остановился, просто медленно проехал мимо и протянул бутылочку, а потом покатил прямо на запад и уплыл на утреннем пароме задолго до того, как подняли тревогу.

Потом пришло время телефонных звонков. Они беспокоили Джилли О'Шоннеси, как и все остальное в этом проклятом деле. Первый раз он позвонил, как только они добрались до Ларагха. Звонок был международный. Джилли сказал всего два слова: «Мы прибыли», – и дал отбой. Неделю спустя он позвонил по тому же номеру, сказал единственную фразу: «Нам очень нравится», – и тут же повесил трубку.

Джилли вспомнил: местная телефонистка каждый раз звонила ему, спрашивала, хорошо ли он поговорил, и голос у нее был удивленный и заинтригованный.

До сих пор Калиф работал не так, здесь он оставлял след для охотников, и Джилли непременно высказал бы свои возражения, если бы было кому. Однако он знал только номер телефона. Никакой возможности связаться с Калифом не было. Здесь, у ворот, он решил, что пропустит очередной звонок. Позвонить следовало через четыре дня.

Тут Джилли вспомнил, что в этот день надо отрезать девчонке руку. Наверное, во время этого разговора он получит указания по доставке руки. Однако ему это не нравилось. Даже при таких деньгах. И он почему-то вспомнил один давний случай.

Они хотели передать англичанам дезу – подробности операции, которая на самом деле проводилась в другом месте и в другое время. Подробные, но вымышленные сведения передали молодому ненадежному бойцу, такому, который не выдержит допросов, и поместили его на явку в одном доме на Шенкилл-роуд. Там англичане его и взяли.

Джилли О'Шоннеси почувствовал легкое, этакое электрическое покалывание в спине, а это ощущение никогда не подводило его – никогда. Он посмотрел на свои дешевые японские часы: почти четыре, над холмами, серыми и холодно-зелеными, сгущаются вечерние сумерки. Подняв голову, он заметил на дороге движение.

С холма по дороге спускалась машина, она прошла поворот и поехала к мосту. Маленький черный фургон. Вот он исчез за стеной. Джилли О'Шоннеси, не особенно беспокоясь, ждал его появления. Его по-прежнему тревожили эти два телефонных звонка. Он пытался понять, зачем они нужны, почему Калиф заставил его рисковать.

Маленькая черная машина миновала мост и свернула на дорогу, ведущую к Старому Поместью, но видно было плохо, и Джилли сумел различить за ветровым стеклом, по которому скользили дворники, только очертания двух голов.

Машина затормозила и поползла немногим быстрее пешехода. Джилли инстинктивно выпрямился, неожиданно насторожившись и внимательно всматриваясь в щель. Он увидел бледные пятна повернутых в его сторону лиц. Машина пошла еще медленнее. Ближайшее боковое окно было чуть опущено, и Джилли впервые ясно разглядел салон машины, увидел форменную фуражку и серебряный блеск кокарды над белым лицом. По спине Джилли снова пробежало электрическое покалывание, и вдруг стало трудно дышать.

Машина свернула за угол стены, и он услышал, что она пошла быстрее.

Джилли О'Шоннеси круто развернулся, взметнув полы просторной накидки, и побежал к дому. В этот миг, когда пришла пора действовать, он вновь обрел хладнокровие, уверенность в себе и спокойствие.

В кухне было пусто. Он пересек ее в несколько скачков и рывком распахнул дверь в соседнюю комнату.

Врач работал у постели. Он гневно сказал:

– Я велел стучать.

Они уже спорили об этом. У доктора сохранились причудливые воспоминания о врачебной этике. Ради денег, в которых отчаянно нуждался, он мог изуродовать ребенка ампутацией, но яростно протестовал, заметив, что Джилли О'Шоннеси стал задерживаться и с вожделением глазеть на полувзрослое тело, когда врач раздевал девочку для мытья, лечения и отправления естественных потребностей.

Смуглый ирландец попробовал подавить этот бунт, но встретил на редкость упорное сопротивление и потому отказался от извращенного удовольствия и заходил во внутреннюю комнату, только когда его звали.

Сейчас девочка лежала лицом вниз на грязных простынях, светлые волосы перепачкались и спутались. Борьба врача за чистоту была такой же неэффективной, как и его хирургия.

Инфекция и наркотики обессилили девочку, на ее спине отчетливо выделялся каждый позвонок, обнаженные ягодицы казались трогательно уязвимыми, тощими и бледными.

Врач прикрыл ее простыней по плечи и повернулся в попытке защитить девочку. Нелепый жест, если посмотреть на грязную повязку на ее левой руке... Джилли О'Шоннеси яростно выкрикнул:

– Уходим!

– Ее нельзя сейчас трогать, – возразил врач. – Она серьезно больна.

– Одевайся, – мрачно согласился Джилли. – Придется ее оставить. – Он пошарил под накидкой и извлек пистолет. Взвел курок и шагнул к постели. Врач схватил его за руку, но Джилли легко оттолкнул его, отбросив к стене.

– Ты прав, сейчас она нам мешает, – он приставил ствол пистолета к затылку девочки.

– Нет, – закричал врач. – Не делай этого. Возьмем ее с собой.