Свобода

На системном уровне труд был – на протяжении большей части капиталистической истории – центральной системной необходимостью. Поддержание и воспроизводство экономических и политических структур зависело от того, вовлечет ли капитал остальное население в производство в роли производителей. Прибавочный продукт, используемый как принципиальный ресурс в увеличении общественного производства богатства и расширении поддержки для социальной иерархии привилегии и власти, зависящей от прямой субординации «живого труда» в процессе производства. Индивиды вступали в общественную систему прежде всего в качестве производителей; производительные роли служили сущностными элементами системы. Власть принуждения, монополизированная политическими институтами государства, развертывалась прежде всего на службе «рекоммодификации» – превращения богатства в капитал (то есть в такое богатство, которое можно подчинить задаче производства большего богатства) и отдельных членов общества в рабочую силу. Капиталистическая система конституировала своих членов как актуальных или потенциальных носителей производительных ролей, отодвигая все прочие роли просто в «среду» производительной сферы. Политики ставили социально доступные ресурсы на службу этой задаче; успех или неудача политики, равно как и общая «эффективность» государства как целого, могли измеряться и измерялись степенью выполнения этой задачи. Действительно, объем капитала, инвестированного в производство, и число индивидов, вовлеченных в процесс производства в качестве рабочей силы, были главными вопросами политики и служили мерой системного успеха.

Если подытожить, то на первом этапе своей истории капитализм характеризовался тем, что труд занимал центральное положение одновременно на индивидуальном, социальном и системном уровнях. Более того, труд служил звеном, соединяющим индивидуальную мотивацию, социальную интеграцию и управление системой, и главным институтом, ответственным за их взаимную согласованность и координацию.

Именно из этого центрального места труд и стал постепенно вытесняться по мере того, как капитализм переходил в потребительскую фазу своей истории. В освободившееся помещение вселилась индивидуальная свобода (в ее потребительской форме). Сначала, может быть, как скваттер. Но затем во все большей мере как законный жилец. По удачному выражению Клауса Оффе, труд все более «децентрировался»[55]на индивидуальном уровне; он стал менее важен сравнительно с другими сферами жизни и опустился на относительно второстепенное место в биографии индивида; он безусловно не мог конкурировать с персональной автономией, самоуважением, семейным счастьем, досугом, радостями потребления и материальным благосостоянием как условиями индивидуального удовлетворения и счастья. Но труд «децентрировался» и на социальном и системном уровнях. На всех уровнях его место заняла потребительская свобода. Теперь она берет на себя ключевую роль того связующего звена, которое объединяет жизненные миры индивидов и целесообразную рациональность системы, – роль той основной силы, которая координирует мотивированное действие индивида, социальную интеграцию и управление социальной системой.

О центральности потребительской свободы в жизни индивида мы уже много узнали в последней главе. Вспомним, что забота о приобретении товаров и услуг, доступных только посредством рынка, заняла место, которое некогда занимала «трудовая этика» (нормативным давлением, требующим искать смысл жизни и идентичность «я» в той роли, которую человек играет в производстве, и в совершенстве исполнения этой роли, как оно засвидетельствовано успешной карьерой). Если в жизни, нормативно мотивированной трудовой этикой, материальные приобретения считались второстепенными и инструментальными по отношению к самому труду (их значение заключалось прежде всего в подтверждении адекватности трудовых усилий), то в жизни, руководимой «потребительской этикой», все обстоит наоборот. Здесь инструментальным (в лучшем случае) оказывается труд; реализацию, автономию и свободу человек ищет – и находит – в материальном вознаграждении. Длительный (хотя, возможно, так и не осуществленный) брак между производительным трудом и индивидуальной эмансипацией закончился разводом. Но индивидуальная эмансипация вступила в новый брак – на этот раз с потребительским рынком.