Свобода совести

даже ограниченной свободы совести. Ведь в 1553 г. испанский ученый М. Сервет, отрицавший догмат о троичности Бога, был приговорен к сожжению на костре женевскими властями, влияние на которых Кальвина было почти неограниченным. Сервет оказался первым еретиком, сожженным протестантами. Он был обвинён в распространении «ложного и еретического учения», а также в стремлении мнести раскол в церковь. Интересно, что подобно католическим богословам, пытавшимся заставить Лютера отречься от «заблуждений», такую же попытку предпринял и Кальвин, и с тем же результатом. Казнь Сервета встретила широкую поддержку в реформационном лагере, её одобряли, например, Ф.Меланхтон и М.Буцер.

Всё это не означает, что Кальвин отрицал свободу совести в принципе. Однако его интерпретация данного понятия была такова, что на деле оставляла очень мало места для выражения несогласия с тем прочтением Священного Писания, какое предлагал женевский реформатор.

В своем главном сочинении «Наставление в христианской вере» (1535-1559) он часто упоминал о свободе совести. Бог, отмечал Кальвин, является единственным господином человеческой совести, которая, в свою очередь, есть «живое чувство почитания Бога». Будучи «co-ведением» Бога и человека, совесть имеет дело только с Богом, а не с людьми, и поэтому должна управляться только Словом Божьим. Поэтому свобода совести, по мнению женевского реформатора, заключалась в искреннем принятии исключительно тех установлений, которые базируются на ясном авторитете Библии. Соблюдать их надо «не из суеверия, но сохранять свободу совести, добровольно им подчиняясь». Итак, душе надо находиться под «законом свободы» — священным словом Евангелия, резюмировал женевский реформатор.

Одновременно Кальвин резко критиковал законы католической церкви, которые, по его мнению, направлены на то, чтобы «связать души людей перед Богом и опутать их массой мелочных предписаний». Католическая церковь, указывал Кальвин, не имеет права принуждать совесть людей подчиняться своим законам, так как они не основаны на Писании, и, следовательно, представляют собой лишь «тиранию человеческих установлений».

Таким образом, у женевского реформатора свобода совести заключалась не в признании права хотя бы внутренне исповедовать любую форму христианства (к такой позиции, по крайней мере первоначально, склонялся Лютер, допускавший теоретическую возможность для католиков обосновать догматы их религии Писанием и тем самым, не изменяя своей церкви, не нанести ущерба и совести), а в неизменном следовании «истине», вся полнота которой содержит

73

ся в Писании. При этом Кальвин был убежден в том, что именно его прочтение и понимание Библии является единственно верным. Он писал: «Я признаю, что Писание — богатейший и неистощимый источник всякой мудрости. Но я отрицаю, что его богатство состоит в разных значениях, которые каждый может придавать как хочет».

Такой подход открывал широкие возможности для борьбы со всеми инакомыслящими, причем как из католического, так и из протестантского лагеря. Для этого оказывалось достаточно обвинить их или в уклонении от «очевидных» истин Писания, как и было проделано с Серветом, или в том, что они этих истин никогда не знали, подобно католическим священникам в Женеве, изгнанным за неспособность доказать истинность мессы только с помощью Библии. Именно такой образ действий Кальвин рекомендовал герцогу Сомерсету, занимавшему пост лорда-протектора при английском короле Эдуарде VI, в период правления которого Реформация обрела законченно протестантское содержание: «восстали у Вас двоякого рода мятежники. Одни — фанатики, под видом Евангелия желающие перевернуть все вверх дном; другие — всецело преданные суевериям римского Антихриста. Все они в совокупности достойны наказания мечом, который Вам вручен».

Важнейшей обязанностью светской власти Кальвин считал охрану «истинной» церкви и веры: «дело благочестивых правителей-— поддерживать христианство правильными законами и указами, а также исправительными мерами». В отличие от Лютера и особенно Меланхтона Кальвин считал, что государство не должно управлять церковью, наоборот, именно государство, по его мнению, должно следовать внушениям церкви. Более того, «кто пользуется королевской властью не ради служения славе Божьей, тот не король, а разбойник».