За долгие годы счастливого брака я ни разу не задавалась вопросами: «Почему мне так повезло? Что я сделала, чтобы заслужить эту прекрасную жизнь, когда другие люди так мучаются?» И раз так, я и теперь отказываюсь вопрошать о том, почему моя удача мне изменила. Я смирилась с тем, что произошло. Хотя моя жизнь и изменилась, она не перевернулась с ног на голову. Я все еще злюсь на то, что Майкл предал меня и причинил боль нашим детям, но осознаю, что я не сломлена — он не уничтожил меня, на самом деле все, что мне нужно, есть у меня внутри.
Когда в детстве я расстраивалась или злилась, мама часто повторяла банальности вроде: «Жизнь — несправедливая штука» или «Жизнь продолжается». Простота этих высказываний, отсутствие в них совета или плана действий приводили меня в уныние. Сейчас я с сожалением вздыхаю, вспоминая те разговоры, потому что в них заключается главная правда: жизнь несправедлива, но, несмотря ни на что, она продолжается. Моя жизнь в целом даже более чем справедлива: она прямо-таки щедра и дает гораздо больше, чем отнимает. Поэтому, когда друзья спрашивают, что произошло между мной и Майклом, я не даю им внятного ответа: не произошло ничего и при этом всё. Жизнь течет во всей ее красоте и уродстве, любви и страданиях, общности и одиночестве. И я твердо решаю, что моя жизнь, жизнь, прежде мне знакомая, которую я любила и за которую была благодарна, будет продолжаться.
Глава 16. Крошки от печенья
Я упиваюсь чудесными деньками середины августа, и зловещая зима благополучно остается на безопасном расстоянии в прошлом. Я всегда любила лето, сезон, когда можно жить по полной: сбросить бесконечные слои одежды, пропитаться теплом, насладиться цветами, фруктами, песком, грозами и изобилием зелени. Буря, сотрясающая мою семью, еще не прошла, и я не уверена, что она закончится скоро, если это вообще случится. В начале лета у меня не было сил заниматься садом, как обычно это делаю, и пустынные участки земли, теперь заполненные сорняками вместо душистых трав и ярких анютиных глазок, упрекают меня каждый раз, когда прохожу мимо. Сейчас у меня нет сил, чтобы приносить в дом свежесобранные вишню и персики из садов, по которым раньше так любила бродить, и я равнодушно наблюдаю, как птицы сметают все до последней ягодки с моих кустов черники, даже не пытаясь им помешать. Мой самый большой домашний ремонт — попытка наладить отношения между Майклом и двумя из троих наших детей, которые все еще отказываются с ним разговаривать, — заглох на корню. И все же, пусть для этого и нет никаких оснований, я чувствую проблески надежды: после напряженной зимы важна даже капля оптимизма. Представляю себя ростком цветка, пробивающимся из-под снега, как нечто чудесное и драгоценное. Я хрупкая, но даже самый сильный заморозок не может помешать мне пробиться из почвы. Эта ассоциация придает мне смелости, которую я раньше никогда не замечала в себе.
Я почти полностью поглощена подготовкой к надвигающемуся отъезду Дейзи в колледж. Она ясно дает понять, что присутствие Майкла в день заселения заставит ее волноваться еще сильнее, чем сейчас. Чтобы пережить это событие, мне очень не хватает партнера — кого-нибудь, кому я смогу улыбнуться, греясь в лучах хорошо выполненной работы, кого-нибудь, кто возьмет меня за руку, когда наступит время уходить и оставить дочку одну, — но рядом никого нет.
В который раз повторяю себе, что все должно быть иначе, печалясь о том, что вехи, которые мы мечтали пройти вместе, теперь принадлежат мне одной.
Мы возвращаемся в город на несколько дней, чтобы закончить сборы, и по дороге из-за всех изменений, что уже произошли и еще произойдут в нашей семье с отъездом Дейзи, во мне разрываются накопившиеся давление, грусть и тревога и выплескиваются ненавистью и разочарованием. Это в равной степени исходит от всех нас в машине: меня, Дейзи и Хадсона (Джорджии посчастливилось остаться на севере штата, у моих родителей). Мы словно наэлектризованы, и я вынуждена остановить машину на стоянке, чтобы никого не ударило током вырывающихся наружу эмоций. Дейзи злится на Хадсона за отстраненность и угрюмость; Хадсон злится на Дейзи за то, что она сбегает от нас и бросает его; оба злятся на меня за то, что я не могу склеить нашу семью, но, что еще хуже, им меня жаль. И все мы в ярости на человека, положившего начало этой неразберихе, которого с нами нет. Я складываюсь пополам, голову кладу на руль и реву так, как никогда раньше, издавая какие-то животные звуки, сотрясающие все тело. С грустью мне еще удается как-то справиться, но ядовитые пары гнева, исходящие от всех нас, душат. Дейзи молча кладет мне на колени салфетки из бардачка. Когда я наконец поднимаю голову, замечаю Хадсона в зеркале заднего вида: он смотрит на меня с враждебностью и презрением.