Хью, наполовину по наитию, укреплял ее уверенность в себе. Она была опытной банщицей. В конце концов он сдался и разрешил ей тереть ему спину и регулировать воду для мытья, одевать его и заботиться о его одежде. Она была еще и опытной массажисткой. Иногда ему даже приятно было чувствовать, как ее маленькие ручки разминают ему шею и голову, затекшие после целого дня, проведенного над книгами или у просмотрового экрана. Одним словом, она старалась делать все, чтобы быть полезной.
— Киска, а чем ты обычно занимаешься днем? — спросил Хью.
— В основном ничем. Прислуга из моей полукасты днем обычно не работает, если у них есть ночная работа. Поскольку я каждую ночь занята, мне разрешают до полудня оставаться в спальном помещении. Обычно я так и делаю, потому что наша начальница любит давать тем, кого она видит шляющимися без дела, какую-нибудь работу. После полудня… Ну, в основном я стараюсь никому не попадаться на глаза. Это самое лучшее. Безопаснее.
— Понятно. Если хочешь, можешь отсиживаться здесь. Вернее, если можешь.
Лицо ее просветлело.
— Если вы достанете мне разрешение, то смогу.
— Хорошо, достану. Можешь здесь смотреть телевизор… Хотя в это время еще нет передач. Мм… ты ведь не умеешь читать? Или умеешь?
— О, конечно, нет!
— Хм…
Хью знал, что разрешение учиться читать не мог дать даже Мешток. Требовалось вмешательство самого их Милости и обязательное расследование причин такой необходимости. Подобная просьба могла еще больше утончить и без того очень тонкую нить, связывающую Хью с Барбарой, окончательно лишив его надежды на воссоединение с ней.
Но… черт возьми, мужчина должен быть всегда мужчиной!
— У меня здесь есть свитки и экран. Ты хотела бы научиться читать?
— Да защитит нас Дядя!..
— Не поминай Дядю. Если хочешь и если можешь держать свой маленький язычок за зубами — я научу тебя. Чего ты так испугалась! Необязательно сразу решать. Скажи мне, когда надумаешь.
Киска не проговорилась. Умалчивать она тоже боялась, но инстинкт самосохранения подсказывал ей, что если она доложит об этом, то ее безоблачное счастье может кончиться.
…Киска стала для Хью чем-то вроде семьи. Она ласково провожала его на работу, вечером с улыбкой встречала, беседовала с ним, если ему того хотелось, и никогда не заговаривала первой. Вечера она обычно проводила перед телевизором — вернее, так называл его Хью, — это и в самом деле было телевидение: цветное, трехмерное, но без привычных строк, работавшее на принципах, которых он не понимал. Передача начиналась ежевечерне после молитвы и продолжалась до отбоя. Большой экран был установлен в холле, где собирались слуги, а несколько малых экранов располагались в комнатах старших слуг. Хью проявлял к нему любопытство, надеясь лучше понять общество, в котором ему предстоит жить.
Посмотрев телевизор несколько раз, он решил, что с таким же успехом можно стараться понять жизнь Соединенных Штатов по многосерийному фильму «Пороховой дымок». Передача оказалась крикливой мелодрамой с действием, выдержанным в духе китайского театра. Похоже было на то, что верный слуга славно гибнет, спасая жизнь своему Повелителю. По понятиям подлестничного мира, телевизор служил вторым по значению развлечением после «счастья». Для Киски это было истинное удовольствие.
Обычно она смотрела его, не вынимая изо рта своей жвачки и издавая сдавленные восклицания, боясь отвлечь Хью. После окончания передачи она радостно вздыхала, принимала свою порцию «счастья» с изъявлениями величайшей благодарности, касалась на прощание рукой лба и отправлялась спать. Хью нередко засиживался допоздна.
Он очень много читал — каждый вечер (если только Мешток не наносил визита) и половину следующего дня. Он, конечно, отрывал время от переводов для их Милости, но никогда не злоупотреблял этим. Ведь работа была единственной надеждой на будущее. Он понимал, что если хочет делать достаточно понятные переводы древних текстов, то должен хорошо разбираться в современной культуре. В Летнем дворце была хорошая библиотека, и, когда он заявил, что для работы ему необходимо иметь к ней доступ, Мешток все устроил.
Но истинной его целью было не улучшение качества переводов, а стремление понять, что случилось с ЕГО миром и почему возник ЭТОТ мир.
Поэтому в его экране для чтения постоянно был заряжен какой-нибудь свиток. Принцип печатания на свитках он нашел просто-таки восхитительным. Он превращал старую систему чтения переплетенных листов в принципиально новую и куда более эффективную систему считывания. Для чтения было всего-навсего необходимо опустить в читающее устройство сдвоенный цилиндр, включить устройство и смотреть на экран. Буквы бежали перед глазами с определенной скоростью, и, когда строчка доходила до конца, цилиндры начинали вращаться в обратном направлении, давая возможность читать следующую строчку, которая была напечатана по отношению к первой вверх ногами.