Свободное владение Фарнхэма

Дьюк начал выдавать переводы, но вскоре обнаружил, что у него недостаточный запас слов. Хью прислал ему помощника-клерка, который имел отношение к юридической стороне дел их Милости.

Но видел он Дьюка редко. Это по крайней мере избавляло его от необходимости постоянно спорить с ним. Производительность труда Дьюка после первой недели стала возрастать, но зато ухудшилось качество работы: Дьюк обнаружил чудодейственные свойства «счастья».

Хью подумал, что не стоит предостерегать Дьюка насчет наркотика, и решил не вмешиваться. Если ему нравилось принимать его, то почему он должен удерживать его от этого? Качество переводов сына мало волновало Хью. Их Милость не имел возможности судить о нем… разве Джо мог волей-неволей открыть ему глаза, но это было маловероятно. Да он и сам не особенно старался. Сойдет, считал он. «Отсылай боссу побольше и пояснее, а трудные места можно и пропустить», — рекомендовал он самому себе.

Кроме того, Хью заметил, что пара порций «счастья» после обеда прекрасно окрашивает остаток дня. «Счастье» давало ему возможность прочитывать очередное письмо Барбары в состоянии какого-то теплого радостного опьянения, затем сочинять прочувствованный ответ, который предстояло отнести Киске. И уже только после этого размягченный Хью крепко засыпал.

Фарнхэм не злоупотреблял напитком. Он опасался его. У алкоголя, размышлял он, есть преимущество — он ядовит. И когда человек начинает злоупотреблять спиртным, он это сразу чувствует. «Счастье» же никак не давало о себе знать. Оно просто все тревоги, подавленность, беспокойство, скуку — одним словом, все неприятные ощущения — превращало в радостное теплое сияние счастья. Уж не было ли «счастье» в основном метил-мепроароматом? Но он слишком плохо знал химию, да и его ничтожные знания относились ко временам двухтысячелетней давности.

Входя в группу ответственных слуг, Хью имел возможность неограниченно получать наркотики. Со временем он заметил, что Мешток был не единственным из старших, кто умеренно употреблял напиток. Никто не смог бы пробиться наверх, одурманивая себя наркотиком. Иногда даже случалось, что человек, попавший в высшие слои иерархии слуг, скатывался обратно на дно, не будучи в силах справиться с собой. Хью даже не представлял себе, что с такими людьми бывало потом.

Зато бутылка «счастья» в его комнате решила проблему Киски.

Хью так и не попросил кровати для нее. Он не хотел наводить Мештока на мысль о том, что использует дитя только в качестве связующего звена между женскими помещениями и Департаментом Древней Истории. Киска теперь располагалась на диване в его жилой комнате.

Девушка была огорчена… Согревательницу постели пугало, что Хью лишает ее права исполнять свой долг, то есть создавать мужчине комфорт и приносить ему утешение. Если она не по душе хозяину, она вскоре может потерять самое лучшее из всех когда-либо имевшихся у нее мест. Докладывая обо всем, она не осмелилась сказать Мештоку, что Хью пренебрегает ею.

Киска плакала. Лучше и придумать было нельзя. Всю жизнь Хью не выносил даже вида женских слез. Он усадил ее на колени и объяснил, что она ему очень нравится и только его пожилой возраст не дает ему по достоинству оценить ночную подругу и что чье-либо присутствие в его постели мешает ему спать. Хью не забыл уверить девушку в том, что он доволен ее службой.

— А теперь вытри глазки и глотни вот этого.

Он знал, что она принимает «счастье». Свои порции она получала в качестве жевательной резинки. Многие слуги предпочитали «счастье» в таком виде, потому что это позволяло им целый день проводить в приятном полуопьянении, жуя резинку за работой. Киска все свои ничем не занятые дни проводила у Хью, дожевывая очередную порцию жвачки. Поэтому он не колеблясь предложил ей напиток.

Счастливая Киска отправилась спать, больше не беспокоясь о том, что хозяин захочет избавиться от нее. Таким образом прецедент имел место. После этого каждый вечер за полчаса до того, как ложиться спать, Хью давал ей немного «счастья».

Некоторое время он отмечал уровень жидкости в бутылке. Киска часто бывала у него, когда он сам отсутствовал, и он знал, как она любит зелье. Замков у него в помещении не было, хотя они полагались ему как одному из старших слуг. Мешток не удосужился сказать ему об этом.

Но после того как он убедился, что Киска не потягивает потихоньку, он перестал волноваться. В самом деле, Киску ужасала бы даже мысль о том, что она может что-нибудь украсть у хозяина. Само сознание ее было на уровне мышкиного. Она была ничтожнее, чем пустое место, и знала об этом. У нее никогда ничего не было, даже имени, до тех пор пока Хью не дал ей его. Благодаря доброте этого человека, она начинала становиться личностью, но этот сдвиг все еще был едва заметен, и любая мелочь могла свести на нет все его усилия в этом направлении. Поэтому она не стала бы рисковать красть у него, равно как не рискнула бы, например, убить его.