Свободное владение Фарнхэма

Печатные буквы были очень похожи на рукописные, поэтому страницы книг выглядели так, как будто их от руки написал какой-нибудь опытный писец. Он не удивился, обнаружив, что буквы похожи на арабские. Посмотрев соответствующую статью в Британике, Хью окончательно утвердился в мысли, что, скорее всего, этот алфавит развился из арабского письма его времени. Около полудюжины букв вообще не претерпели никаких изменений, несколько хотя и изменились, но не сильно. Было много новых букв, которые призваны были обозначать звуки, отсутствующие в арабском языке XX века. Проконсультировавшись еще раз в Британике, он понял, что основными корнями Языка были арабский, французский и суахили, и еще Дядя знает что. Подтвердить он этого не мог, поскольку словаря, отражающего исторические изменения в лексике, не было, видимо, вовсе. А его учителя, кажется, были свято убеждены в том, что Язык всегда был таким, каким они знали его. Они даже понятия не имели ни о каких изменениях.

Впрочем, все это представляло теоретический интерес. Хью не знал ни арабского, ни французского, ни суахили. В университете он владел начатками латыни и немного немецким, а в последующие годы пытался учить русский. Поэтому он не обладал знаниями, достаточными для выяснения истоков Языка, им двигало чисто человеческое любопытство.

Но даже и на простое любопытство он не имел права тратить драгоценное время. Если он хотел ублаговолить их Милость, то ему нужно было чем-то заинтересовать его — в данном случае переводами, для того чтобы тот разрешил ему повидаться с Барбарой. Это значило, что он должен просто-таки завалить Понса материалами. Хью работал не покладая рук.

На второй день своего назначения Хью попросил, чтобы ему прислали Дьюка, и Мешток удовлетворил его просьбу. Вид у Дьюка был довольно измученный: под глазами мешки. На Языке он говорил, хотя и не так хорошо, как его отец. Видимо, в процессе учебы ему не раз пришлось отведать хлыста, так как он находился на грани отчаяния и довольно заметно хромал.

Мешток не имел абсолютно ничего против передачи Дьюка в Департамент Древней Истории.

— Только рад буду избавиться от него. Для жеребца он чудовищно велик, хотя, по-видимому, ни на что другое не годен. Конечно, пусть работает у тебя. Не переношу вида слуг, которые шляются без дела и только дармоедству ют…

И Хью взял его к себе. Дьюк окинул взглядом апартаменты Хью и присвистнул:

— Ну и ну! Да ты, я вижу, из дерьма ухитрился выбраться, благоухая, как роза! Как это ты?

Хью объяснил ему ситуацию.

— Вот поэтому я и хотел бы, чтобы ты перевел статьи, касающиеся юриспруденции и родственных ей отраслей знаний — то, что тебе удастся лучше всего.

Дьюк упрямо сжал кулаки.

— Сам переводи…

— Дьюк, оставь такой тон. Ведь это прекрасная возможность для тебя.

— Скорее для тебя. А что ты сделал для матери?

— А что я мог сделать? Встречаться мне с ней не разрешают, как, впрочем, и тебе. Сам знаешь. Но Джо уверяет меня, что она не только прекрасно устроилась, но и счастлива.

— Информация со слов Джо меня не устраивает. Я хотел бы убедиться в этом собственными глазами. Я, черт возьми, настаиваю на этом.

— Настаивай, сколько хочешь. Пойди скажи Мештоку. Хочу предупредить заранее, что я не смогу защитить тебя от него.

— Я и так знаю, что мне скажет и что сделает этот маленький грязный человек. — Дьюк поморщился и потер больную ногу. — Зато ты должен побеспокоиться обо всем. Раз уж ты так ловко втерся в доверие, то тебе и карты в руки. Используй хотя бы часть своей власти на то, чтобы спасти мать.

— Дьюк, я не могу ничего поделать. Со мной обращаются хорошо по тем же причинам, что и с породистой лошадью. И потребовать я могу примерно столько же, сколько эта самая лошадь. Я могу помочь тебе добиться сравнительно хороших условий, если ты будешь сотрудничать со мной, — удобное жилье, сносное обращение, нетяжелая работа. Но я ни в малейшей степени не могу вмешиваться в женские вопросы. Мне легче слетать на Луну, чем получить разрешение на перевод сюда Грейс. Ты ведь знаешь, что порядки у них как в гареме.

— Значит, ты собираешься выполнять роль ученого тюленя для этой черной обезьяны и даже пальцем не пошевелишь, чтобы помочь матери? Ну уж, уволь меня!

— Дьюк, я не намерен спорить с тобой. Я выделю тебе комнату и каждый день буду посылать тебе по тому Британики. Если ты не будешь переводить, я постараюсь сделать так, чтобы Мешток не узнал об этом. Но, скорее всего, у него всюду есть осведомители.

На том разговор и закончился. Сначала Дьюк действительно не помогал ему. Но скука сделала свое дело там, где не сработали доводы. Дьюк не выдержал ничегонеделания в запретной комнате. В принципе, он мог бы выйти из нее, но останавливала возможность наткнуться на Мештока или на кого-нибудь из старших слуг, которых могло заинтересовать его присутствие здесь. Слуги всегда должны были казаться занятыми каким-нибудь делом, даже когда и бывали свободны — от утренней молитвы до вечерней.