Свободу небу!

Сверч немедленно попросил девочек и Роньку с Кривсом наловить побольше мух и комаров и почтительно положить их на зеленую ладонь кувшинки, на которой важно сидела самая крупная мясистая стрекоза — явно директор почты! — чтобы договориться об отправке бессчетного количества писем.

Потом заперся в каюте и долго не выходил, пока не сочинил наконец письмо. Это письмо он продиктовал экипажу коряги, и мостовики по многу раз его переписали.

И вот тысячи стрекоз взлетели с травы и воды, с цветов и листьев, унося в разные стороны крошечные конверты. Адрес на них был одинаковый: «Всем! Всем! Всем!»

А письма, запечатанные в них, гласили: «Отстаньте от нас! Нам нужно только бессмертие!»

— Гениально написано! — одобрила бабушка.

— Может, отвяжутся теперь, — с надеждой сказал Сверч. — И я возьмусь в конце концов за свое заклинание!

Рано или поздно, синяя или бирюзовая, разнокрылая или равнокрылая стрекоза доставит вам это послание. Прочитайте его внимательно. Ответа не требуется.

В тот вечер команда «Корягля» поздно разошлась по каютам. Только мичман, поставив утиные лапы на самый малый ход, остался на палубе с тазиком, полным разной одежды. С первого дня плавания он предложил стирать вещи всему экипажу.

Но согласился на это один Секач. Заметив, что на подаренных ему брюках появляется подлодка, он понес их мичману. Кто еще мог управиться с подводной лодкой? Отдавая в стирку брюки, полученные с капитанского плеча — не говорят же «с капитанского зада»! — кок требовал утопить в тазу бороздившую штаны подлодку — словно у мичмана могла подняться рука на такое! — и обижал наставлениями, как стирать брюки, чтобы они не сели. Будто штаны не могут порой посидеть!

— Вещи садятся на солнце, а я стираю под луной, — увещевал его мичман.

— При луне штаны не пересушишь, — одобрительно гудел Секач, когда на рассвете получал просохшие брюки и проверял, не затаилась ли подлодка где-нибудь за обшлагами.

Но в это утро мичман постучал в дверь не к бывшему полицейскому, а к бабушке и дедушке.

— Что такое? — подскочили над одеялом две головы.

Бочкин развел штанины хорошо знакомых им брюк:

— Секач пропал!

Глава 22. Сражение с ботинками

Корягу обшарили от камбуза до трюма. Тетя Лю, истекая слезами, обыскала все каюты, заглянула под все кровати, погрузила голову в холодную печку и из белокожей блондинки превратилась в чернолицую брюнетку, залезла в короб с мукой, после чего вновь стала блондинкой. Она даже заглянула в чайные чашки. Хотя Секач не влез бы и в пивную кружку.

— Сбежал к своим? — полуутвердительно предположил мичман.

— На его месте любой бы сбежал, — приглушенно рыдала Лю. — Целый день вари, соли, поварешкой мух отгоняй, тесто меси!

Все с тоской вспомнили о горячем хлебе.

— Но почему он скрылся без штанов? — почесала Бочкина затылок сузафона.

— От такой жизни голышом скроешься, — всхлипнула Лю.

Дедушка споров не любил. Особенно, если их осмеливались заводить с ним. «Споры нужны только одуванчикам!» — хмурился он.

— Возможно, вышел ночью по... — с жалостью посмотрела на тетю Лю бабушка. — Полюбоваться на созвездие Рыбьего Скелета и свалился за борт.

— Он плавать не умеет! — зарыдала Лю в полный голос.

— По реке всякие щепки плывут, — обнадежила ее Бочкина, — любая не одного Секача выдержит, а трех!

— Мне не надо трех! — истерически вскричала Лю и кинулась к лестнице на пассажирскую палубу.

Бабушка спустилась за ней и, постучавшись в закрытую дверь, стала ласково убеждать дверь не падать духом. Она даже хотела привычно заверить ее, что все к лучшему, но засомневалась, не будет ли такое утверждение слегка преждевременным.

Мостовички совещались отдельно от взрослых.

— Если Секач сбежал, — тряхнул хохолком Ронька, — значит, у него было секретное задание.

— Какое? — усомнилась Пава. — Суп половником будоражить?

— Например, дырки в коряге просверлить, — не сдавался Ронька, не веривший в раскаявшихся полицейских.

— Он бы их пальцем попробовал просверлить.

— А вдруг на корабль пробрался зыбун? — сказал Кривс.

Мальчики и девочки переглянулись.

Река неслась, не замечая берегов. «Корягль» плыл, не различая реку. Картина, как всегда, не обращала внимания на раму. Все прозевали момент, когда с двух противоположных берегов к беглой коряге ринулись два полицейских отряда Извилистой Реки.

Какой только обуви, выброшенной большунами, тут не было! Под лиственными парусами на «Корягль» надвигались старые туфли со шнурками и без шнурков, остроносые и тупоносые, на липучках и на застежках — черные, коричневые, белые, красные. Впереди неслись легкие суденышки из поношенных кед и кроссовок.

Полицейские мечтали служить на плавсредствах из натуральной кожи. Проблемы с продовольствием на них не существовало. Ежедневно матросы отрезали от своего корабля кусочек кожи и варили на обед. Бытовало даже выражение «доплаваться до подошвы». Так говорили, когда корабль полностью съедали.

— Тревога! — увидели вражескую обувь Пава и Картошечка.