Свободу небу!

На корягу посыпались колпаки, фуражки, кепки... На Извилистой Реке противника сначала закидывали шапками. На разных кораблях носили несхожие головные уборы, но на всех сверкала полицейская кокарда.

Шапки не причиняли большого урона. О раненом тюбетейкой презрительно говорили «его тюбетейкнуло». Однако, запустив в противника шапку, надо было добыть головной убор обратно, а для этого захватить вражеский корабль. Кто оставался с непокрытой головой, лишался ее. Кому нужна голова без кокарды?

За шапками полетела стая стрел. Стрела из колючки боярышника влетела в рубку и вонзилась в штурвал, прибавив к нему еще одну рукоятку. Мичман выпустил из зубов трубку и пополз за ней по полу.

Сверч схватился за штурвал и нашел, что с дополнительной рукояткой он стал еще удобнее. Картошечка с неотступным Кривсом бросились на нос коряги. Пава с Ронькой — на корму.

На туфлях и кроссовках уже праздновали победу. С того часа, когда муравей, скарабей и серо-розовый воробей предрекли Извилистой Реке победу, ее отмечали каждый день.

Но тут появилась Бочкина с сузафоном. Великанский мыльный пузырь величиной чуть ли не с натурального слона величественно поплыл над палубой, вбирая в переливчатые бока всю округу.

И вовремя! Трое монументальных полицейских, отрастивших вместо панцирей непробиваемые животы, уже лезли на корягу, вопя: «На абордаж!» И вдруг им в лица уткнулась липкая, летучая громадина, явственно отдающая земляничным мылом.

Всем известно, полицейские с детства не любят мыла. А от земляничного у них бывают обмороки. Не удивительно, что трое громил опрокинулись в воду, попутно пустив на дно несколько атакующих ботинок.

Бабушка сопроводила эфемерное послание сузафона увесистой раковиной и справочником лекарственных трав и растений. Из пыльной раковины внучки давно вытрясли морской шум. А что интересного в бесшумных раковинах? И зачем лекарства, если все станут бессмертными?

Тетя Лю без разбора стала метать из камбуза сковородки и кастрюли — все равно повара уже нет! — в приближающиеся полицейские силы.

Полковник Кохчик и его подручные не знали, что делать: то ли любоваться расцветкой воздушных шаров, то ли зажимать носы от невыносимого нежно-земляничного аромата, то ли уворачиваться от кухонных снарядов.

— За Секача! — метнула тяжелый котел Лю.

— За хлеб и булочки! — выкрикнула бабушка.

И весь экипаж подхватил ее слова.

— За булочки! За булочки! — неслось над рекой.

Полицейские, твердо знавшие слова «Караул!» и «Карать!», запаниковали, не понимая, о каких закоулочках идет речь. Некоторые гребли к берегу, чтобы найти эти закоулочки и спрятаться в них. Другим слышалось: «Забыл очки!» И они пускались наутек, ожидая, что вот-вот на корягу напялят зеркальные солнцезащитные очки, и из них поскачут страшные солнечные зайцы. А ведь были еще противолунные очки! И от лунных зайцев пощады ждать не приходилось.

Дедушка направил «Корягль» на резиновые галоши, пытавшиеся преградить им дорогу. Гребцы попрыгали с непромокаемых лодок, как блохи.

Впереди остался только высокий ботинок балморал с ушком на корме под парусом из листа белокопытника. Но Кривс, Ронька и Картошечка с Павой подхватили залежавшуюся на палубе с прошлого сражения трофейную подушку и, как пуховый валун, обрушили ее на вражеский балморал.

Чужая мачта треснула, белокопытный парус свалился в воду, и ботинок перевернулся, показав стоптанную до дыр подошву.

Путь вперед был свободен!

Глава 23. Разоблачение призрака

Погода стояла такая ясная и безветренная, что мостовикам казалось, они плывут по выщербленному зеркалу.

Бабушка не сказала Сверчку, что завтра ее последний день. Зачем отрывать его от работы?

— Будь у меня бессмертие, я бы столько великолепных заклинаний сочинил, — мечтательно вздохнул Сверч. — Какая-то недобрая сила сторожит от нас все самое лучшее. Ты замечала, стоит приблизиться к чему-то по-настоящему прекрасному, вдруг что-то вмешивается? Будто железная стена вырастает!

— Станешь бессмертным, — сказала бабушка, — сделай для меня просторный балкон, я выращу там ржавчинную розу. Слышал о такой? Со временем на ней появляется налет ржавчины, и когда поднимается ветер, ржавые лепестки чуть слышно звенят.

— Никак не сяду за бумагу, — пожаловался дедушка. — Как сидеть, если ты путешествуешь?

За поворотом Извилистая Река слилась с другой рекой, прямой, как стрела. Зелено-серые берега вмиг отскочили в дальние стороны.

— Мы соединились с Прямой Рекой! — закричали на верхней палубе.

Действительно, воды двух рек слились воедино, и уже нельзя было различить, где родина, где чужбина.

— Течение замедлилось, — взбежал наверх дедушка.

— Так бывает перед впадением реки в море, — объяснил мичман. — Вечером сбавим ход. В незнакомых водах можно врезаться в опору моста или на мель сесть.

— Я всегда подозревал, что перед впадением в вечность время замедляется, — торжественным голосом произнес Сверч. — Большие волны идут на нас! Чувствуете брызги вечности на лицах?

— Чу... А где Лю? — вспомнила бабушка. — Ее весь день не видно.

Муша сбежала вниз, и через минуту раздался ее возглас: