Свое путешествие ты не заканчиваешь

— Боже, кому?! И зачем? Вы что же, хотите сказать, что вот эти самые биородители до сих пор боятся огласки? Почему-то до сих пор не боялись, а теперь, когда это уже не имеет смысла… Я думаю, этот инцидент яйца выеденного не стоит. Эта любопытная мадам — очередная безумная, жаждущая внимания.

— А если нет? Тех, кто много знает, убирают до того, как они проговорятся… — изрекла Аполлинария. — Как вы думаете, нужно ли предупредить Ларису? Я так не хочу ее огорчать. Тем более из-за моей глупости.

— Ну напишет эта доморощенная правозащитница что-то у себя на странице. Так ведь это тут же забудут! Ларисе — расскажите, но легко, без нагнетания.

— Я думаю, что самое страшное не то, что она напишет. А то, что она в принципе знает.

— Кто знает, тот молчит. И не устраивает дешевых представлений. Так что давайте без ажиотажа.

Но, как говорится, водка без пива — деньги на ветер. Или наоборот… Речь, однако, о том, что Полли полагала напрасно прожитым день без ажиотажа или без странноватой сенсации.

— Спасибо вам за поддержку. Но только сейчас до меня дошло, что лично я никогда не видела того, кто действительно знает. Знает по-настоящему какую-то тайну! Я не могу точно сказать, как ведут себя эти люди…

— Да какую тайну? Военную, что ли?! — не выдержала я нового витка конспирологии. — Мы каждый божий день видим на улице людей, которые знают какую-то тайну. Свою маленькую тайну. И ничего с ними от этого не происходит. Они к ней привыкли и не устраивают детективный аттракцион. Они догадываются, что их тайна, кроме них, особо никому не нужна. Но от этого она нисколько не теряет свою ценность… Полли, не усложняйте! Лариса — хороший человек. А хорошие люди сейчас никому не нужны. Они "лайки" и просмотры не собирают.

— Но убить их могут запросто.

Что сказать… Полли, конечно, перегибает палку, но в чем-то она права. Убить могут, причем безнаказанно и легально. А также подставить, обокрасть, оболгать. Вот что мне с ней делать?!

Утром меня угораздило двумя штрихами обрисовать ночной эпизод Алеше. Хотя я вовсе не собиралась развивать эту тему, я намеревалась, наконец, написать для Бориной группы что-то разумное, доброе, вечное… Но слаб человек, и суета сует скушала на завтрак все разумное и вечное, и вот как раз это было такое утро, которое мы называем "бубенцы Черчилля".

Услышав упоминание о силовых структурах, Алешенька вдруг тоже правозащитнически приосанился, накладывая себе кофе ложек семь-восемь и наливая с горкой молока. Он только что пришел с тренировки, как-никак он бывший хоккеист и без пяти минут "Челябинский трактор", он с утра проходит по лесу расстояние, равное двум железнодорожным станциям, при этом слушая в наушниках "Анну Каренину". Он так и Достоевского прочитал, теперь взялся за Толстого. А что, думаете, измельчал у нас народ? Нет, есть еще порох… в неожиданных местах. Есть еще те, кто помнит культовую драку Рагулина и Фила Эспозито, и как Фил извинился лет через тридцать. А у Алеши, между прочим, как у него, был седьмой номер…

А моя мама плакала, когда Харламов разбился. Просто вот вспомнилось…

— Вот ты думаешь, что Аполлинария дурочка, но сейчас я с ней согласен. Если в деле замешаны оборотни в погонах — беги! Иначе никто костей ваших потом не найдет! — нападал Алеша с правого фланга.

Началось! Алексей Ангус и оборотни — это тема отдельного романа-эпопеи. Но, несмотря на то, что я этот роман знаю наизусть, Алеша умудряется всякий раз поселить во мне страхи и сомнения. А что если Полли в чем-то права? Ведь все, что касается человеческого биоматериала — прости меня Господи за эту преступную обыденность по отношению к твоей работе! — все это сфера мафии, черного рынка и беззакония. И, видимо, так будет, покуда нанотехнологии не наделают нам доступных человекозапчастей, которые в "счастливом" будущем будут продаваться в специализированных "Пятерочках" и "Ашанах"… Но пока все обстоит мрачным образом, и откуда я, профан, могу знать, есть ли в мафиозном кодексе сроки давности.

Мне срочно понадобились детали! Я уговаривала себя не лезть в это темное дело. Но я слишком много думала о подобных вещах, чтобы остаться в стороне. О вещах, которые остаются в той самой моей личной тайне, и я о них никому не говорю. Мои горестные размышления об органах для трансплантации… На западе человек может подписать бумагу о том, что в случае несчастья, он желает пожертвовать свои органы другому человеку. У нас, в России-матушке, напротив, не голос, а молчание — знак согласия. Если ты не подписал бумагу о том, что против использования себя родимого для чьего-то спасения, то у тебя вольны позаимствовать что угодно.

Тебе-то, разумеется, и в голову не пришло ничего такого подписывать! А закону нашему того и надо — твоего неведения.

Я говорю "позаимствовать", потому что верю в то, что… Впрочем, сейчас не об этом речь. Я не раз думала, взяли что-нибудь у Мити или нет.