Своеволие философии

§ 245. Если возложить на богатые классы прямую обязанность сохранить для обедневшей массы населения подобающий уровень жизни или если бы для этого нашлись прямые средства в другой публичной собственности (в богатых лечебницах, благотворительных учреждениях, монастырях), то существование нуждающихся было бы обеспечено без опосредования его трудом, что противоречило бы принципу гражданского общества и чувству независимости и чести его индивидов; если бы эти средства были опосредованы трудом (предоставлением работы), то увеличилась бы масса продуктов, преизбыток которых при отсутствии потребителей, самостоятельно производящих соответственно потреблению, и составляет то зло, которое обоими названными способами лишь увеличилось бы. В этом сказывается, что при чрезмерном богатстве гражданское общество недостаточно богато, т. е. не обладает достаточным собственным достоянием, чтобы препятствовать возникновению преизбытка бедности и возникновению черни267.

Таким образом именно сам избыток (вос)создает нехватку, которую он должен восполнять, так что мы можем даже радикализировать гегелевскую формулировку: не только «несмотря на избыток богатства, гражданское общество недостаточно богато», именно избыток богатства делает его недостаточно богатым (чтобы избавиться от бедности). Другими словами, ключевой вопрос в следующем: если на одной стороне имеется избыток (избыточное богатство), а на другой стороне – нехватка (бедность), почему мы не можем восстановить баланс путем простого перераспределения (забрав богатства у слишком богатых и отдав их бедным)? Формальный ответ: потому что нехватка и избыток не располагаются в одном пространстве, где они просто неравномерно распределены (у одних людей слишком мало вещей, а у других слишком много). Парадокс богатства состоит в том факте, что, чем больше у вас есть, тем больше вы чувствуете нехватку – это снова парадокс суперэго (чем больше вы следуете правилам, тем более виноватым вы себя чувствуете), который также просматривается в парадоксе антисемитизма (чем больше евреев уничтожено, тем сильнее становятся оставшиеся).

Другой вариант той же логики нехватки и избытка работает в повседневном опыте жизни при так называемом «реальном социализме». Несмотря на репрессивность политического режима и глубокое недоверие к власти большинства населения, имеет место некий неозвученный пакт между власть имущими и их подданными. Большую часть времени основной чертой жизни была, конечно, нехватка, маскирующаяся под дефицит – в магазинах и в целом в сфере общественных услуг всегда чего-то недоставало: мяса, молочных продуктов, чистящих средств, свободных коек в больницах, жилплощади и т. д. Ради выживания большинство населения было вынуждено прибегать к мелким нарушениям закона (подкуп, личные связи, халтуры, черный рынок и другие формы обмана), на которые власть имущие смотрели сквозь пальцы – причем, хотя всем было известно, что кто угодно может быть наказан, на самом деле никого не наказывали, поэтому, хотя люди жили в относительной бедности, почти все они чувствовали себя так, как будто получили преимущество, как будто каждый получал больше, чем положено. Эта ситуация породила уникальную комбинацию циничного дистанцирования и непристойной солидарности виновных: люди были благодарны за то, что их не арестовывают, и довольны своей мелкой нелегальной выгодой. Это ощущение получения больше положенного было в буквальном смысле изнанкой жизни при дефиците: оно делало жизнь сносной.