Свой — чужой

— А вы раскройте хоть что-нибудь, будет вам и уважение…

Так он это мерзко сказал, что Виталий Петрович почувствовал со все возрастающим удивлением, как сам заводится почти по-настоящему. У полковника даже жилка под глазом задергалась, когда он процедил, словно сплюнул:

— А мое уважение… Вы… Меньше за своего дружка в статьях переживать надо — на его же денежки…

Обнорский вскинул подбородок и ледяным тоном отчеканил:

— Вы, господин милиционэр, советуйте своим подчиненным! Учите их — как им жить и, главное, как лучше преступления раскрывать. А что мне в моих статьях делать — я как-нибудь без вашего участия разберусь!

Андрей резко швырнул свой стакан на поднос подошедшему официанту (бедняга с перепугу аж присел), задрал нос еще выше и стремительно отошел в сторону. Они настолько хорошо сыграли, что Виталий Петрович абсолютно искренне пробормотал вслед Обнорскому:

— К-козлина!

Возникла пауза. Потом опешивший от увиденного и услышанного губоповец закрыл наконец-то рот и тут же вновь открыл его, чтобы спросить:

— Вы это… чего, ребята?

Искренняя растерянность москвича была для Ильюхина эквивалентом аплодисментов за нелегкий актерский труд. Виталий Петрович раздраженно опрокинул в себя рюмку водки, зажевал ее каким-то бутербродом и пояснил с набитым ртом:

— Да достал уже этот дружок Юнгерова! У нас недавно покрошили в лифте людей Юнкерса, так этот, с позволенья сказать журналист, надрывается — льет на нас дерьмо! Наверное, думает, что мы от этого найдем кого-нибудь…

— А что, не найти? — словно исподтишка спросил Гамерник.

Ильюхин лишь отмахнулся:

— Я вас умоляю! Когда по таким делам кого-то находили?

Затем полковник быстро оглянулся и понизил доверительно голос:

— И потом… ежели без прессы, — а зачем находить-то? Что, передовиков-космонавтов завалили, что ли? Или никто не знает, что из себя представляют Юнгеров и его братва?

Гамерник внимательно посмотрел на жующего Ильюхина и отхлебнул маленький глоточек сухого вина, сузив глаза:

— Кому надо — те знают… Слава богу. Сколь веревочка ни вейся… Центральный аппарат ведь в курсе?

Бизнесмен покосился на губоповца, тот снова разулыбался:

— Да все тут в курсе, я же говорил! Тут все всё понимают, и все будет правильно! Правда?

— Есть такое дело! — Виталий Петрович улыбнулся им обоим уже совсем по-заговорщицки, но вместе с тем уважительно и отошел. Отошел, потому что скрывать омерзение ему было уже невмоготу.

…В тот вечер на приеме Ильюхин почти напился. Он «дергал» одну рюмку водки за другой, чем-то закусывал и с горечью думал: «Да, брат… Докатился. Одной рукой помогаешь ОПГ „гамеры“, другой — пытаешься их же и посадить… Раздвоение личности — это и есть шизофрения! За кого воевать? Не за кого! Слава богу, Штукин об этом дерьме ничего не знает… Эх, жаль, что я не литовец, — я б в „лесные братья“ подался! Или вообще в Канаду какую-нибудь уехал… Но ведь я — русский! И что же мне, русскому, со всей этой блеванью делать?»

Плохо было полковнику. Очень плохо. Вернувшись домой, он привычно поругался с женой, потом долго отмокал в ванне, а потом, будучи не в силах заснуть, сидел на кухне и курил почти до самого утра.

III. Якушев

Июнь — сентябрь 2000 г.

Серьезные перемены в жизни Егора Якушева наступили в самом начале июня 2000 года. Он успешно защитил свою дипломную работу на юрфаке и сдавал госэкзамены, когда Юнгеров безапелляционно напомнил — мол, пора, брат, пора… Юнкерс ведь так и не отказался от своего, рожденного по существу эмоцией, плана по внедрению Егора в милицию. Якушев спорить с благодетелем не мог, да и, по большому счету, не хотел. Его внедрение много времени не заняло, более того, оно произошло практически молниеносно. Как и советовал Юнгеров, Егор еще весной позвонил полковнику Ильюхину по служебному телефону, представился, несколько сумбурно напомнил о себе и спросил — в силе ли еще предложение о работе в уголовном розыске, которое Виталий Петрович сделал ему пару лет назад.

Ильюхин быстро вспомнил понравившегося ему когда-то паренька и искренне обрадовался, пообещав помочь с устройством в милицию. Обещание свое полковник сдержал, так что Егора официально распределили в уголовный розыск. Более того, пойдя на кое-какие нарушения, его даже и аттестовали уже тогда, когда на руках у него еще не было диплома юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Такой вот любопытный казус: на внедрение к Юнгерову потребовалось значительно больше времени и сил, чем наоборот.

Так что в июне свежеиспеченный оперуполномоченный Якушев уже принимал дела — и не у кого-нибудь, а у бывшего теперь уже (если не знать особо секретных бумаг) оперуполномоченного Штукина. И никакой мистики в этом перекрещении судеб не было. Все объяснялось просто — Ильюхин всегда любил 16-й отдел. «Увольняя» оттуда Штукина, полковник считал своим моральным долгом как-то компенсировать потерю и сделал это при первой же возможности. А возможностью этой стал Егор.