Свой — чужой

Они обе засмеялись в голос, а Якушев почувствовал, что краснеет. Он стеснялся и нервничал, поэтому ему трудно было заметить, что между двумя дамами началось что-то вроде соперничества, этакого женского поединка, невидимого мужскому глазу. И чем дальше шел разговор, обильно сдабриваемый виски, тем больше заводились обе женщины. А сам-то разговор — он вроде бы был ни о чем, дамы скакали с темы на тему, Егор больше молчал или поддакивал — то в лад, то невпопад. Оперу казалось, будто его несет по ухабам…

За час они добили бутылку виски, перешли на мартини, а потом открыли новую бутылку виски. Обе подружки были уже не просто «хороши», а, можно сказать, «на кочерге». Якушева они почти перестали стесняться — в их фразах замелькали матерные слова, вставляемые то к месту, то не совсем… Вера начала было сетовать на мужиков, но потом вдруг резко обрушилась на женщин. Зоя, естественно, не согласилась, заявив, что все мужики — козлы, что мужиков, считай, не осталось, и, в подтверждение этого своего категорического высказывания, рассказала о недавнем большом слете-семинаре ответственных работников прокуратуры:

— Триста человек! Триста. Из них двести пятьдесят — мужиков. Ну, думаю, погляжу. Поглядела. Три-четыре, с которыми хоть кофе попить можно! А остальные — настолько ответственные, что в ресторане, где всю нашу ораву кормили, — ели молча! И все время что-то записывают в ежедневники… А чего записывать-то? Говорильня одна пустая! «Хули — не улей, не улетит» — вот и весь смысл того, о чем два дня красивыми словами болтали с трибун…

В этом моменте Якушев не очень уловил смысл матерной присказки, но переспросить постеснялся, а Зоя Николаевна между тем продолжала:

— …Зато вечером выжрали водки и показали-таки умище! Ето было что-то… Как сексуально обиженные с детства…

— А я вот была на банкете по случаю открытия завода по производству алюминиевой тары — так там все бабы, которые заявились в бриллиантах и мехах, — ну конченые бляди, если всмотреться, — перебила подружку Вера.

Николенко мотнула головой, колыхнула грудями и упрямо продолжала:

— …И у половины — укладка волос, как в застойные времена в парикмахерских за рубь шестьдесят — прическа «Вихрь»…

Все эти потрясающие откровения Егор слушал с большим интересом — с настолько большим, что даже не пьянел. Ему раньше никогда не доводилось общаться со взрослыми женщинами вот так: по-простому и вроде как на равных. Да еще с некой, смутно ощущаемой подтекстовой интригой. Якушев открывал для себя новый мир. Этот мир ему очень нравился, а в Зою Николаевну Егор откровенно влюбился. Впрочем, Вера была тоже очень даже симпатичной… У опера даже голова пошла кругом — настолько, что в ней мелькнула и вовсе уже шальная мысль: «А вдруг… а если с ними обеими… Как в кино…» Якушев испугался, что эту неприличную мысль дамы могут прочесть в его глазах, и от этого покраснел.

Вера внимательно на него посмотрела, с усилием фокусируя взгляд, и, стараясь произносить слова очень четко, сказала:

— Пойду принесу торт. Он — вкусный. Тебе его надо попробовать.

Она встала и, покачиваясь, направилась на кухню. Зоя Николаевна встала тоже:

— Обожди. Я тебе помогу.

Подружки скрылись на кухне и начали там греметь какой-то посудой и о чем-то оживленно шушукаться. Егору показалось, что они сначала пересмеивались, потом о чем-то заспорили, потом кто-то из них несколько раз прерывисто вздохнул, как вздыхают женщины перед тем, чтобы заплакать… Якушев не очень понимал, что, собственно, происходит, но чувствовал, что это как-то касается его.

Через несколько минут подруги появились в гостиной, вместе держа огромное блюдо, на котором лежал здоровенный кусок торта. Блюдо было торжественно водружено на стол перед Егором, который с нервяка немедленно начал жрать этот торт, будто только что с голодного острова приехал.

— Еще что-нибудь? — поинтересовалась Вера, умиленно глядя на парня.

Николенко фыркнула и ответила за опера:

— Сейчас он нам закажет… Чтоб мы ему танец живота исполнили…

Якушев поперхнулся тортом и закашлялся, а помощник прокурора, как ни в чем не бывало, продолжала:

— …Но на эти танцы мы уже не тянем. Годы не те.

— Почему не те?! — запротестовал было Егор, но тут же осекся, поняв, как это можно истолковать.

Вера засмеялась, потом вдруг дотронулась легко до губ опера и сняла с них волос. Посмотрев на него, она вздохнула и сказала Зое Николаевне:

— Твой.

Это было как сигнал. Николенко кивнула и через короткую паузу попросила Якушева:

— Егорушка… Проводил бы ты пьяную тетку домой, а?.. Поздно уже…

Егор моментально вскочил, едва не опрокинув стол. Вера снова вздохнула:

— А то бы оставались… Мой сегодня уже не заявится… Места бы всем хватило…

— Нет-нет, Верунчик, — защебетала Зоя Николаевна. — Завтра на службу… Я же не могу в таком наряде в прокуратуру заявиться… там не поймут. Вернее — поймут, но неправильно.

— Наоборот — правильно поймут, — не удержалась Вера, а Николенко не стала отвечать колкостью на шпильку, согласившись на этот раз с подругой:

— Ну, тем более…