— А ты, урод, что в крови? Наверно, во сне поскользнулся на банановой кожуре?
— Вам видней, — отмахнулся Трутень, размазывая пыль по лицу.
— Так на банановой или нет?!
— На ней, родимой.
— Во сне или не во сне?!
— Во сне.
— Жалобы?!!
— Никаких.
— Ерофеев, на прогулку не водить! Они в прогулочном дворике, сонные, бананы с наших пальм срывают. Покалечиться могут!
— Есть, на прогулку не водить!
— А, тут «полосатый»! Вот кто чифирь заварил! Не можешь без движений?! Встать! — наткнулся на ветерана проницательный капитан.
— Стар я уже, чтобы подпрыгивать-то.
— Фамилия?!
— Сам знаешь. У тебя в закромах таких, как я, негусто.
— С вещами на выход!
— Командир, что ты, ей-богу?! — развернулся Юнгеров.
— Неужто на свободу выкинешь? — добавил дядя Миша.
— А чичас узнаете!
Капитан Ерохин «вынес икону из красного угла», прихватив заодно и Юнгерова.
Капитан Ерохин довел их до подвальных карцеров и дал указание принять без постановления на водворение в ШИЗО: «Потом закон соблюдем».
— Начальник, за тобой ранее такого не водилось, — вздохнул Моисей Наумович.
— Достали! То — на, зятек, когда сможешь — отдашь. То — гони долг немедля. Вас, блатных, не поймешь!
— Чего-то я старею, — непонимающе почесал в затылке Чернокнижник.
В камере изолятора находился еще один «буйный» лишенец. Скучал. Посему подпрыгнул от появления попутчиков. Беседы ночные — полетят деньки! Моисей Наумович на себя серчал и к разговорам пустым был не расположен.
После короткого сухого знакомства паренек попросил совета у ветерана о…
— Э-э-э-э, без меня. Я уже насоветовался. Спасибо, по хребтине дубиной не получил.
Паренек настырно развернул маляву, пришедшую в карцер от баландера[165].
Текст гласил ровными печатными буквами:
КАТОРЖАНЕ
В ИЗОЛЯТОР ПРИБЫЛ ВОР — АЛИК АЛАПАЕВСКИЙ.
Он везет общак в строгие лагеря.
И просит душевно собрать грев
на благо воровское!!!
Маляву переписывайте
и распространяйте по хатам,
да хранит Бог удачу блатную.
Моисей Наумович аж застыл от подобного хамства: «Тоже мне Ульянов-старший!»
— Эх, я бы послал, но у меня ничего нету. Даже переписать нечем, — развел руками сосед по наказанию.
Юнгеров, думавший как обустроиться на бетоне и не заработать радикулит, заржал, но спохватился, так как подумал, что обидел ветерана.
— А ты отдери кусок кожи, да кровушкой ворам и подпиши! — заерничал бывалый Чернокнижник.
— Это слишком, — нахмурился паренек.
— Ну, страдать так страдать!
— Не мной закон прописан.
— Тогда шнурки от кед загони Алику, как его, Гомельскому.
— Шнурки?
— Угу. Будет на чем повеситься, когда выверты его до воров дойдут. Или ты думаешь, он всю жисть по изоляторам трястись будет?
— У тебя опыт, конечно…
— Раз конечно — тогда давай сюда маляву. Не кручинься. Разрулим.
Моисей Наумович забрался на дальняк[166]. Отсидел, кряхтя, минуток десять и с младенческой улыбкой употребил воровскую маляву по назначению.
Эта метафора, с таким мастерством и назидательностью показанная миру, укрепила Юнгерова в его правде.
Они с Чернокнижником еще долго разговаривали «за все». Юнгеров учился у святых и мудрых тому миру.
Закон — он ведь писан для тех, кто не знает, как устроена жизнь.
Якушев
Эта история случилась с Егором тогда, когда его роман с Зоей был в самом разгаре. Странно, что парень умудрялся еще и работать.
_____________________________________________
В ДЕЖУРНУЮ ЧАСТЬ РУВД
ЛЕГКИЕ ТЕЛЕСНЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ
29.08.00, В 16 О/М ПОСТУПИЛА ТЕЛЕФОНОГРАММА № 2587 ИЗ ПОКРОВСКОЙ БОЛЬНИЦЫ О ТОМ, ЧТО 29.08.00, В 12.20 В ПРИЕМНЫЙ ПОКОЙ ОБРАТИЛАСЬ ГР-КА СОЙКИНА НАДЕЖДА НИКОЛАЕВНА 38 ЛЕТ, ПРОЖ. 15 ЛИНИЯ, 40–12.
СО СЛОВ: 29.08.00, В 11.40 ПО МЕСТУ ЖИТЕЛЬСТВА МУЖ УДАРИЛ НОГОЙ В ЖИВОТ.
ДИАГНОЗ: ТУПАЯ ТРАВМА ЖИВОТА. СОСТОЯНИЕ НЕ ОПАСНОЕ ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ.
29.08.00, В 12.5 °C ЗАЯВЛЕНИЕМ В ДЕЖУРНУЮ ЧАСТЬ 16 О/М ОБРАТИЛАСЬ ГР-КА СОЙКИНА Н. Н., ПРОЖ. 15 ЛИНИЯ 40–12, О ТОМ, ЧТО 29.08.00, В 12.20 ПО МЕСТУ ЖИТЕЛЬСТВА ЕЕ ИЗБИЛ МУЖ.
НА МЕСТО ВЫЕЗЖАЛ УЧАСТКОВЫЙ ТИМОХИН.