Свой — чужой

10 ноября, на День милиции, Штукин напился так, как давно уже не напивался, и утром 11-го проснулся у какой-то женщины, работавшей официанткой в шашлычной, где гулял уголовный розыск 16-го отдела. Кажется, ее звали Леной. Она снимала комнату в коммуналке, и Валере пришлось долго ждать с утра, когда освободится ванная. На работу Штукин пришел в препоганейшем настроении, пытался разобрать какие-то свои накопившиеся материалы, но сосредоточиться не мог. В таком состоянии его и застал Ткачевский, сообщивший о вызове к 13.00 к Ильюхину. Валера честно сказал начальнику уголовного розыска района, что знать не ведает о причинах вызова к высокому начальству и что совесть его чиста — нету на ней каких-то мутных тем, которые непонятными путями могли бы стать известными главковскому руководству. Ткачевский Штукину, похоже, поверил и велел перед визитом заскочить домой — побриться и переодеться, а после разговора — обязательно зайти и рассказать, в чем, собственно говоря, интрига состояла. Валера пообещал и понесся приводить себя в более-менее божеский вид.

В главк Штукин явился за десять минут до назначенного времени. Он причесался, поднимаясь на второй этаж, где находился кабинет Ильюхина, отключил мобильный телефон. Телефон у него был так себе, эту трубку Валера недавно отобрал у одного наркомана, влетевшего на попытке угона. Дверь в кабинет Виталия Петровича была, как всегда, открыта. Штукин осторожно постучал в косяк и просунул внутрь голову:

— Разрешите, товарищ полковник?

Виталий Петрович, разговаривавший по телефону, махнул рукой, показывая на стул, и закончил разговор:

— Что?.. Ты лично слышал эти слова?.. Нет, лично?.. Ах, это предположение?.. А я не собираюсь поднимать волну из-за предположения. Ясно? Ты сам принимал решение? Ну и все — сиди, кури бамбук.

Ильюхин с грохотом швырнул трубку на рычаги и несколько раз вздохнул, сгоняя с лица сердитое выражение. Потом он улыбнулся Штукину, примостившемуся на конце длинного стола, и сказал:

— Не гадай, зачем я тебя вызвал, — все равно не отгадаешь.

Валера неопределенно повел плечами, не зная, как реагировать на такое заявление, и скользнул взглядом по кабинету. За несколько лет, прошедших со дня его первого визита сюда, обстановка практически не изменилась. Виталий Петрович сунул в рот сигарету и усмехнулся:

— Давай сперва на отвлеченные темы поговорим… Как тебе в розыске?.. Я бы уточнил — в уголовном?

Штукин так же усмехнулся в ответ:

— В общем, нравится. А что?

Ильюхин собрал вокруг прищурившихся глаз лучистые морщинки:

— Нравятся девушки весной в коротких юбках… Что чувствуешь — твое? Не жалеешь?

Валера чуть было не вздрогнул, ему на миг показалось, что полковник умеет читать мысли — и, в частности, сосканировал все его внутренние метания и переживания. Или, может быть, во время вчерашнего празднования в шашлычной что-то с языка соскочило, а кто-то успел стукануть? Да ну, бред какой-то… Зачем Ильюхину сплетни об умонастроениях отдельных оперов собирать — делать нечего, что ли? И кто такой ему некий Штукин?

Все эти мысли вихрем пронеслись в Валеркиной голове, но ответить он постарался уверенно:

— Не жалею.

А что еще он мог ответить? Мол, спасибо вам, товарищ полковник, вы в свое время меня от увольнения позорного спасли, но… весь я погряз в интеллигентских метаниях и размышлениях о жизни вообще и ее смысле в частности… Не настолько близок был Штукину Виталий Петрович, чтобы делиться с ним сокровенными сомнениями… Ильюхин же получил ответ, который ожидал услышать и на который был как бы настроен заранее, поэтому он удовлетворенно кивнул и одобряюще улыбнулся:

— То есть ты в своем корыте. А бумаги бесконечные не мучают?

— Не очень.

— Это ты, брат, со мной не откровенен. Бумаги настоящего опера всегда раздражают. Это — как с хорошей девкой на сеновале, а тут — комары…

Валера не смог сдержать ответной улыбки, а Ильюхин хитро подмигнул ему:

— А знаешь, почему я частенько дверь открытой держу? Стараюсь учиться у настоящих полководцев, которые себе ночлег устраивали всегда в центре солдатских костров — чтобы знать настроения масс по вечерним песням. Вот так и до меня долетают обрывки фраз из коридоров… А денег тебе хватает?

Переход к вопросу о деньгах был неожиданным, но Штукина врасплох не застал. Житейский, в общем-то, вопрос, на который легко ответить откровенно. Опер хмыкнул:

— Ну… когда как. Много денег не бывает. У меня по крайней мере.

— Вот тут ты, похоже, не лукавишь, — совсем по-ленински прищурился полковник. — Я ведь не спросил, хватает ли тебе зарплаты? Я спросил — хватает ли денег… Ты кури, если хочешь. У нас с тобой разговор не на пять минут…