Свой — чужой

В этот момент в голове Штукина словно что-то щелкнуло и вспыхнуло, будто шаровая молния туда залетела. До него вдруг дошло, что эта ситуация очень схожа с историей про те тысячи долларов, мимо которых он пару дней назад пролетел со свистом. Судьба снова дает ему шанс изменить жизнь! Если сейчас остаться удивленным наблюдателем, то и эта золотая рыбка может уплыть! И тогда эта окопная жизнь уважаемого опера принесет ему только уважаемую чесотку… А тут… Тут было абсолютно непонятно что, но что-то новое, с какой-то новой перспективой, с новым горизонтом. Валерка откашлялся:

— Мне интересно. Я рад, — он чуть было не ляпнул про «оказанное высокое доверие», но осекся, — …что мне предложили… А у меня есть какое-то время на раздумье, или ответ надо дать прямо сейчас?

Полковник подошел к оперу и участливо положил руку на плечо:

— Ну почему же «прямо сейчас»? Я ведь не на неделю тебе предлагаю измениться внешне. Но и не на всю жизнь. Тут процесс долгий будет — даже на этапе предварительных согласований. Потом начнется проработка легенды, проработка оперативного сопровождения… Разных процедур на полгода минимум… У нас с тобой сейчас — самый предварительный разговор. Ты подумай, взвесь все спокойно…

Ильюхину внезапно пришла в голову одна идея:

— А кстати! Попей-ка ты чайку с Павлом Игнатьевичем Костиным. Вот он — настоящая легенда. Он уже лет шесть или семь на пенсии, ветеран, председатель всяких там советов. А в начале 70-х он на самом деле долгосрочно внедрялся в самую настоящую банду. Была реализация — многим дали вышку за убийства. Правда, тогда по 77-й дела не возбуждали, так как в ЦК решили, что бандитизм изжит… Ты запиши его телефон, а я его предупрежу! Человек он свой, проверенный-перепроверенный, с ним как на исповеди можно. Я ему сам рассказываю то, что пенсионерам знать запрещено… Так, давай-ка я тебе лучше сам его телефон напишу и свой — мобильный. Как взвесишь все — так сразу мне и позвонишь. Договорились?

— Договорились, — пробормотал непослушными сухими губами Штукин. Он взял из рук полковника бумажку с начертанными телефонными номерами и, забыв уставное «разрешите идти», вышел в коридор. Там он постоял немного и еще раз заглянул в бумажку, словно сомневался в реальности всего произошедшего…

…Вернувшись к себе в отдел, Валера практически забыл, что обещал сразу по прибытии зайти к Ткачевскому, и вспомнил об этом, только столкнувшись с ним в коридоре.

— Ну? — нетерпеливо спросил Ткачевский. Штукин в ответ лишь пожал плечами:

— Да, товарищ подполковник, странно как-то… За жизнь говорили — все больше на общие темы.

— И все? — не поверил Ткачевский.

Валера сделал вид, что колеблется, но потом все же решается рассказать любимому начальнику абсолютно все:

— Ну… Еще про Крылова спрашивал…

— Петра Андреевича?

— Ага. Как, мол, к нему опера относятся, и не хотел бы я пойти поработать к нему «под крылышко».

— К Крылову?

— Ага.

— Ну а ты чего?

— А я сказал, что не хочу, что мне и в 16-м неплохо.

— Ага, — глубокомысленно сказал Ткачевский и, будучи умудренным в служебных интригах, пошел обдумывать эту информацию к себе в кабинет.

А Штукин в этот же день созвонился с Павлом Игнатьевичем Костиным и договорился с ним о встрече вечером.

…Квартира Костина находилась в самом центре, на улице Восстания; отправляясь к нему в гости после работы, Валера еще подумал, что не в Металлострое же должен жить такой заслуженный человек. Подъезд он нашел мгновенно, квартира располагалась на втором этаже. Когда Штукин подошел к двери, то сначала решил, что ошибся, увидев ряд коммунальных звонков с пофамильным списком. Табличка с фамилией Костина была третьей сверху. Валера нажал на кнопку звонка. Дверь открыл худой мужичок в спортивном костюме — именно мужичок. Но с лицом не пропитым, а живым и сметливым.

— Проходи, раздевайся! — пропустил он в прихожую Штукина. — Во-он моя комната, дверь открыта. Проходи, я мигом.

Штукин осторожно пошел к комнате, а Павел Игнатьевич бегом вернулся к общему телефону и договорил:

— Слышь, на таком кафеле хорошо шеи ломать! Ты клади, какой я тебе сказал!

Валерка зашел в просторную комнату и остановился у окна. Почти сразу же за ним вошел хозяин, поднял со стола холщовое полотенце — под ним оказались вафельный торт, чашки и чайник. Они сели за стол и начали чаевничать. Костин оказался мужичком с юмором:

— Ко мне недавно оперскую молодежь направили. Неплохие ребята, но… как невесты в четырнадцать лет. Глаза как у удивленных лемуров. Все спрашивали, как я живу. Ну я им в шутку — все, мол, ништяк, вот только с «маслятами» проблема. Так один мне через неделю банку маринованных маслят подогнал, сказал, что мама консервировала.

Штукин вежливо улыбнулся, хотя ему показалось, что эту байку он уже где-то слышал. Павел Игнатьевич похохмил еще, а потом спросил серьезно:

— Сам-то не ссышь?

— Нет.

— А зачем тебе это надо?

— Значит, надо.

— Зачем, паря?

Штукин увидел, какие у Костина усталые глаза, и ответил тоже чуть устало:

— Интересно.