Антанас Стапулёнис сохранял свою должность до конца августа 1941 года. Потом, кажется, был переведен на работу в структуры самоуправления. Городскому самоуправлению пришлось ликвидировать имущество убитых евреев. Наиболее ценную мебель и прочие ценные вещи забрали себе немцы, вещи похуже были переданы Паневежскому драматическому театру, женским гимназиям, приютам и больницам, другие были проданы жителям города. Не все удалось продать, так что жители города Паневежиса получили бесплатно: “2636 пар мужских штанов, 7644 простыни, 127 751 предмет белья, 8235 наволочек для подушек, 10 254 полотенца, 2536 детских пальтишек и 4827 других детских одежек и тысячи других предметов, от матрацев до тарелок и чашек”[195].
Раскрыв список предметов, отданных жителям, и взяв калькулятор, я подсчитала все, что осенью 1941 года паневежцы получили задаром: всего им раздали больше 80 000 предметов. По данным самоуправления, после того как расстреляли 4423 паневежских еврея, в городе в конце августа жили 25 540 человек. Так что при большой дележке имущества каждому жителю этого города бесплатно досталось по 3–4 предмета принадлежавшей евреям утвари или ношеной одежды. Взяла ли себе что-нибудь и моя бабушка? Носила ли что-то из той одежды моя четырнадцатилетняя мама?
Мы с врагом уже в Паневежисе. Ходим по городу, ищем иешиву. Сотрудница информационного туристического центра чуть ли не за руку привела нас и показала. На иешиве написано: “Торты и булочки. Принимаем заказы”. Теперь здесь цех и магазин кондитерской “Эгле”. Женщины, торгующие пирогами, не знают, что здесь было раньше.
Идем дальше. Бывшая Паневежская синагога – во дворе театра, от нее не осталось и следа. Другая еще стоит. Это собственность городского управления, теперь агентство
Находим одно-единственное еврейское здание – бывшую женскую гимназию. Здание возвращено паневежской еврейской общине. В нем тоже размещаются предприятия помельче и покрупнее, и даже штаб одной из партий. Евреи крутятся как могут… Один коридор заполнен шумными людьми. Что здесь происходит? В комнате, за уставленным яствами столом, сидят посол Израиля в Литве, несколько евреев и несколько паневежских политиков. Произносятся речи. При виде Зуроффа, охотника за нацистами, все остолбенели. Одни бросаются его обнимать, другие совсем не рады непрошеному гостю. Посол уперся взглядом в тарелку и ни слова не произносит. Может быть, израильская власть не любит Зуроффа, зачем он портит им отношения с литовской властью? Зурофф произносит речь. Все с ним фотографируются. Когда обед наконец заканчивается, политики садятся в черные машины с водителями и венками и отправляются в лес Паюостес почтить память жертв Холокоста. Следом едем и мы в “Шоамобиле” – так Зурофф называет мою машину.
Охранники посла зорко наблюдают за окрестностями места убийства. Посол произносит речь. Он удивляется (а может, совсем не удивляется) – почему власти Литвы, власти Паневежиса предоставили поддерживать порядок на месте массового захоронения добровольцам-школьникам?
Мэр Паневежиса тоже здесь. Он произносит несколько фраз о Холокосте: что очень жаль, что вечно будем помнить, и так далее. Возлагает букет цветов. Кортеж отбывает. Мы остаемся на месте убийства, остаемся втроем с одной паневежской учительницей, чьи ученики и приводят в порядок место гибели евреев Паневежиса.
Учительница: Одна знакомая, местная жительница, 23 августа 1941 года видела из окна школы, как в лес Паюостес везли детей. Когда грузовик остановился, одни дети из него не вылезли, а другие выскочили и побежали к ямам. Палачи были пьяны в стельку. Все литовцы. Потом этих детей расстреляли и засыпали негашеной известью, чтобы не было запаха. Насыпали совсем немного. Эти дети все в крайней траншее. Мы с детьми эту общую могилу каждый год приводим в порядок, а несколько лет назад мои дети, сгребая листья, нашли золотой зуб. Были сильно потрясены.
Правда, один расстрельщик евреев похоронен в Паневежисе, и его могила по сей день без креста – близкие ставят, а кто-то его валит. Все знают, что он расстреливал евреев…
Эфраим: Это еще один из множества виденных нами старых, в советские времена установленных монументов. На нем ничего не написано по-литовски, и даже по-русски с ошибками. Однако здесь хотя бы трава скошена, и это, оказывается, сделали школьники. Но если нет никакой надписи на литовском, никто, если забредет сюда, не поймет, кому поставлен памятник и что здесь произошло. Никто не узнает, что большая насыпь на краю территории обозначает общую могилу паневежских детей.