Своя земля

Мальчики огляделись вокруг, как будто и река, и заросли тальника и ольхи, и крутой склон с желтым обнажением глин, и лесок по обоим берегам сразу неузнаваемо и таинственно изменились, скрывая за собой что-то другое, незнакомое, а не то, что видели они. Вдруг из-за тех кустов ольхи на противоположном берегу выйдет заросший волосами человек в шкурах на голом теле, с увесистой дубиной или каменным топором в руке и маленькими зверино-зоркими глазами из-под лохматых бровей посмотрит на мальчиков. Вот это да! Ледяным холодом дунуло у них между лопаток. Движение времени сразу сделалось заметным, словно тысячи лет неслышно прошелестели сейчас над их головами с тех далеких времен, когда здесь бродил хозяин бивня, до того часа, как они пришли на берег.

Потом, ребята снова купались, но Артемку не покидало ощущение двойственности окружающего мира, и темная глубина реки казалась пугающе таинственной. Купание уже не доставляло прежнего удовольствия. Артемка первым вышел из воды и стал одеваться. Генка еще барахтался возле берега, как большая рыба на мелководье, нагоняя волну на песок.

— Погоди! — крикнул он и еще раз окунулся так, чтобы волосы сами собой легли со лба на затылок.

На берегу Генка выжал трусики и, прыгая на одной ноге со склоненной набок головой, быстро пропел:

— Братец Филимон, забери-ка воду вон.

— Ты чего это? — засмеялся Артемка.

— А вода в уши набралась, — серьезно объяснил Генка.

Когда вышли из зарослей тальника, Генка своими острыми глазами увидел отца Артемии. Он и Анастасия Петровна далеко от мальчишек пересекали луг, направляясь к селу.

— Гляди, твой отец, — сказал Генка.

— Э-эй! — пронзительно закричал Артемка. — Эй!

Николай Устинович и Анастасия Петровна остановились, и мальчики по высокой траве побежали к ним через луг.

4

— Ты зачем забрался сюда? — спросил Николай Устинович подбежавшего сына.

— А мы купались, — макнул рукой Артемка в сторону реки. — Ты посмотри, что Генка нашел. Честное пионерское, ну, никогда-никогда не догадаешься.

— Ты уже и друзьями обзавелся, — Николай Устинович привлек за плечи сына и ласково взъерошил сырые волосы на его затылке.

— Нет, ты в самом деле узнай — что за вещь, — говорил Артемка, поворачиваясь к Генке, который не спеша подходил с бивнем на плече.

— Нашли какое-то полено и радуетесь, — весело сказал Николай Устинович.

— А вот и не угадал, вот и не угадал! — закричал Артемка. — Это вовсе не полено, а бивень мамонта.

Николай Устинович с недоверием потрогал костяной обломок и подмигнул Анастасии Петровне. Скрыв лицо за огромной охапкой цветов, она, как из-за куста, пристально наблюдала за мальчиком и Червенцовым.

— Зачем тебе эта штука? — недоуменно спросил Николай Устинович.

— Как же ты не понимаешь! Это такая находка!

— Ну, где мне понять, я необразованный. — Он похлопал сына по плечу. — Пойдем-ка лучше с нами.

— А ты куда?

Не отвечая, Николай Устинович взял под руку Анастасию Петровну, и они пошли впереди мальчиков.

— А я знаю, куда они идут, — спустя немного времени сказал Генка. — На погост.

— Какой погост?

— Ну, кладбище, не знаешь?

Они пересекли луг и вышли на взгорок, где за невысоким земляным валом обосновались надмогильные деревянные кресты и красные башенки со звездами наверху. Но башенок было мало; черные, кое-где покосившиеся кресты гуще облепили косогор. Погост притулился у крутого заросшего оврага, его склоны кудрявились молодой порослью березок и осин. Одинокие, обглоданные телятами и козами кусты, разбросанные между репейников, лебеды и осевших могильных бугров, казалось, собрались, сбежать в овраг, к своим соплеменникам, но остановились в испуге, увидав подходивших людей. Взгорок обособился своим строгим унынием среди раздолья полей, буйно цветущего луга и зеленых волн молодого леска в овраге. При входе на погост, у запущенной въезжей дороги, кусты разрослись пышнее, своевольной зарослью окружая высокий белый обелиск за деревянной отрадой.

Николай Устинович первым поднялся к обелиску и, сняв шляпу, остановился перед могилой, сплошь усыпанной почернелыми и засохшими цветами. Анастасия Петровна и мальчики стали поодаль.

В каменное тело обелиска была вделана железная пластинка с выпуклой надписью:

Гвардии лейтенант

Алексей Леонидович Бережной

(1920—1943)

Вечная слава герою-соколу,

павшему в боях за свободу, честь

и независимость Родины!

А чуть пониже, в рамке под стеклом, в венке из лиловых бессмертников, на пожелтевшем листке бумаги можно было разобрать стихи:

Лишь тот надолго памяти достоин,
Кто жизнь прожил, лишений не страшась,
Кто шел вперед, как труженик и воин,
И грудью встретил свой последний час.