Сыграй на цитре

Но уже слишком поздно. Как змея, почувствовавшая движение в траве, Миазма поворачивает голову в нашу сторону.

– Что ты сказал?

Каторжник беспомощно смотрит на меня, как будто я могу забрать себе его слова.

– Премьер-министр задала тебе вопрос, – рявкает Слива. – Говори громче!

– П-приготовить на пару. – Каторжный рабочий не сводит глаз со своих ног. Может быть, он работал с той девушкой. Может быть, они были друзьями. Это не имеет значения. У человека, у которого ничего нет, есть все, чтобы предать. – С-смерть с помощью пропаривания.

– Пропаривание… – Миазма задумчиво потирает одну сторону лица. – Значит, приготовить на пару. Но сначала ощипай ее. Я люблю, когда мои поросята без волос.

Служанка причитает сквозь кляп.

Миазма машет стражникам. Когда они тащат девушку вниз по палубе, Премьер-министр указывает на каторжника.

– Слива, проследи, чтобы он получил свой сундук.

– Это…

– Слишком расточительно? – Миазма качает головой. – Слива, Слива, что я говорила о твоей скупости? Ну? – Она поворачивается лицом к своим зрителям. – Что вы на это скажете? Расточительна я или щедра?

– Ваша светлость очень великодушна! – кричат все, но атмосфера изменилась. Чаши наполнены вином. Еда остается нетронутой. Слуга бежит доложить, что повар разогревает самый большой из котлов для варки на пару, а советник напротив меня извиняется и бросается в сторону джонки.

– Отлично, – говорит Миазма. Я молюсь, чтобы это положило конец пиршеству, но она запрыгивает обратно на стол. – Итак, на чем я остановилась?

Генерал прочищает горло.

– Одетые в синее те, кто…

– Ми-Ми. – Взгляды обращаются ко мне.

Я должна молчать. Этой девушкой могла бы быть я, если бы не одно отличие: я слишком умна, чтобы попасться.

Я встаю и обращаюсь к Миазме.

– Позвольте мне исполнить для вас песню.

– А? Тебе не нравится мои стихи?

– Стихи – это песня без мелодии. А ваши заслуживают ее. Позвольте мне это устроить.

Лицо Миазмы по-прежнему точно фарфор. Затем его надкалывает ухмылка.

– Хорошо сказано! Дайте Восходящему Зефиру цитру.

– И аккомпаниатора, – добавляю я, надеясь, что она подумает о том, чтобы вызвать Ворона. Но вызывают участника оркестра. В его взгляде настороженность, когда он садится напротив меня за свою цитру.

Я наблюдаю, как она сменяется отвращением, когда над палубой разносится запах дымящегося мяса.

– Что у тебя есть для нас? – спрашивает Миазма, пока люди бледнеют направо и налево.

Я поднимаю руки.

– Крики солдат Жэнь под копытами вашей кавалерии.

– Превосходно! – рычит Миазма.

Я одними губами произношу «Боевой гимн» другому играющему на цитре, а затем киваю. Он даст сигнал к началу игры. Пока звучит его аккомпанемент, я сильно сжимаю струны и провожу по ним руками вверх и вниз. Кончики пальцев горят от трения, и я стискиваю зубы, когда рождается звук.

Это будут крики солдат Миазмы, когда они сгорят заживо, скрежет ее джонок, треснувших по швам. Я ударяю ладонью по дереву цитры – один напряженный удар сердца, – а затем выбрасываю пальцы, обрывая крики.

Один корабль тонет. Другой загорается. Одна леди падает.

Поднимается другая.

Я добавляю к крикам мелодию, заставляю струны дрожать вибрато, в нем вся ненависть, гнев, печаль последних оставшихся в живых. Я надеюсь, что Миазма среди них. Я надеюсь, что она проживет достаточно долго, чтобы увидеть, как все ее усилия пойдут прахом.

Я надеюсь, она пожалеет, что когда-то недооценивала Жэнь.

Эмоции, стоящие за этой мыслью, пугают меня. Я принимаю это. Я никогда не играла на цитре для Жэнь; стратег – это не обычный артист. Теперь я играю для Миазмы, потому что я не ее стратег. Я здесь ради леди, которая не сварила бы человека живьем, даже если бы он ее предал. Я предала Жэнь.

Но она все равно верила в меня, без всякой причины.

Когда я заканчиваю, вся палуба замолкает. Даже пламя, потрескивающее в жаровнях, – тихие, слабые искры по сравнению с грядущей огненной бурей.

Миазма разрушает чары.

– Шедевр! Как ты назовешь эту песню?

Я склоняю голову.

– Я надеялась, что вы почтите ее своим названием.

Миазма на мгновение задумывается.

– Короткая песня для короткой битвы должна называться «Недолговечная».

Все хвалят это название. Поглощение еды и напитков возобновляется. Я думаю, что они могут оставаться бесчувственными ко всему, включая запах готовящейся плоти.

Я встаю из-за цитры.

– Подождите. – Мой аккомпаниатор тоже встает, его глаза блестят от благоговения. Обычно я бы прониклась, но сегодня это ничего для меня не значит.

– Восходящий Зефир. Вас также называют Тактиком Тислгейта, не так ли?

Тислгейт. На секунду меня захлестывают воспоминания об этом отшельническом городке. Цитрист подходит.

– Это не самое мое любимое прозвище, – наконец говорю я.

– Я Лу Пай. Как тебя назвали при рождении?

Смело с его стороны спрашивать.

– Тебе, Лу Пай, достаточно называть меня просто…

– Зефир, – произносит слишком знакомый голос, снимая прозвище прямо у меня с языка. – Вот ты где.

Вот ты где собственной персоной, я хочу сказать, но не могу, мой язык слишком заплетается.