После рабочей смены он обычно отправлялся к мисс Чет, чтобы вспомнить о том, что значит быть живым. Иногда посещение борделя сопровождалось употреблением местного алкоголя или наркотиков. В один из дней это пристрастие сыграло с ним злую шутку. Он не заметил того момента, когда заснул на матрасе мисс Чет. Проснувшись, он буквально подскочил с кровати и побежал в сторону лагеря. Сегодня они должны были передислоцироваться в другую деревню. Дэвид должен был быть за рулем машины, но он уже опоздал на полчаса. Прибежав в лагерь, выяснилось, что он безнадежно опоздал, чем навлек на себя гнев начальства. Ему удалось вскочить в последний отходящий грузовик, но по прибытии в новый лагерь его ждало понижение в должности и штраф размером в месячную зарплату. Несмотря на все это, Дэвид считал, что еще легко отделался. Он не раз видел, как за подобные выходки выгоняли из армии, досрочно расторгали контракт и возвращали солдата домой без всех тех бонусов, за которые он столько месяцев преодолевал себя, терпел неизбежные в армии лишения и унижения.
Помимо основной службы, в лагере продолжалась строевая подготовка, велись занятия по стрельбе, рукопашному бою, минированию и пр. Дэвид, как и всегда, преодолел все, кроме стрельбы. Раз за разом он проваливал тесты, из-за чего ему то и дело отказывали в повышении в должности.
Неподалеку от нового лагеря была еще одна деревня, в которой, конечно, можно было найти бордель и наркотики, но Дэвид после своего фатального опоздания больше не хотел выходить на такие вылазки, поэтому зачастую оставался в лагере, пока остальные солдаты были в местном борделе. Вместе с Дэвидом оставался еще один парень, которого все считали кем-то вроде юродивого. Это был странный, тщедушный белый парень, который при любом удобном и не очень случае начинал рассказывать какую-нибудь притчу. Поскольку в лагере никого не было, Дэвид стал расспрашивать парня о его жизни. Оказалось, что тот баптист, что было очень странно, так как эта вера предполагает всякое отрицание насилия. Идти с такими взглядами служить в армию по меньшей мере странно.
Рассказы парня о его вере все больше увлекали Дэвида. В этом учении не было места бесконечному количеству сложных и непонятных обрядов, которых было так много в иудаизме. Парень подробно и с видимым удовольствием рассказывал обо всех особенностях этого вероучения, практически ничего не рассказывая об обрядах и правилах. Дэвид знал, что парню нельзя пить и посещать бордели, так как это запрещает ему вера, но по большому счету любая религия не приветствует подобного поведения.
– Вернешься в Штаты, сходи как-нибудь на воскресную службу, я напишу тебе адрес, – сказал как-то парень.
– Я еврей, не уверен, что меня пустят, – стушевался Дэвид.
– Мы считаем, что человек должен сам решить, какой он веры, причем только осознанно и во взрослом возрасте. Нет никакой проблемы, если ты был рожден в другой вере.
– Тем более что мама всегда говорила, что перестать быть евреем невозможно, – воодушевился Дэвид.
В сознании Дэвида Корея, да и вообще армия, принадлежала к одному миру, а Нью-Йорк, если точнее, задыхающийся от преступности и нищеты Бронкс, был совершенно иным миром. Однако в этот момент он, пожалуй, впервые ощутил, что оба мира существуют в реальности, что Штаты не перестали существовать после того, как он их покинул. В голове Дэвида никак не укладывалось, что кто-то из его сослуживцев тоже жил в Бронксе, ходил по воскресеньям пусть и в другую, но церковь, точно так же терпел нападки одноклассников в школе и выслушивал тирады родителей о том, как важно окончить колледж. Оказывается, что это был один и тот же мир. Более того, оказывается, что Дэвид был вовсе не так одинок во всех своих страданиях, оказывается, что в мире есть еще люди, которые переживали примерно то же, что и он.