Сын цирка

Ни Дхар, ни доктор Дарувалла не знали, где затем окажется Нэнси; они не были знакомы с географией Соединенных Штатов.

– Пенсильвания, Огайо, Индиана, Иллинойс, – сказала им Нэнси. – Может, мне придется пересечь Нью-Джерси, прежде чем я доберусь до Пенсильвании.

– Куда вы направляетесь? – спросил доктор Дарувалла.

– Домой, – ответила Нэнси. – Домой в Айову – после Иллинойса будет Айова.

– Вы хотите вернуться домой? – спросил Джон Д.

– Никогда, – сказала Нэнси. – Я никогда не вернусь домой.

Сценарист увидел прямую застежку-молнию вдоль всей спины Нэнси; молния начиналась со стоячего воротника серого платья.

– Если вы не против, – сказал ей Фаррух, – может, вы попросите, чтобы ваш муж расстегнул молнию вашего платья? Только чуть-чуть, где-то до лопаток, – так было бы лучше. Я имею в виду, когда вы будете танцевать, – добавил доктор.

– Может, лучше, если я расстегну ее? – спросил актер. – Я имею в виду, во время танца?

– Что ж, да, так будет лучше, – сказал доктор Дарувалла.

Все еще продолжали смотреть на запад – на закат, когда Нэнси сказала:

– Только не расстегивайте слишком низко. Меня не волнует, что там у вас по сценарию: если вы расстегнете слишком низко, я скажу.

– Пора, – сказал детектив Пател.

Никто не знал, как давно он оказался на балконе.

К счастью, во время отъезда никто из них не смотрел друг на друга; на их лицах была написана тревога перед грядущим событием, как если бы в скорбном молчании они готовились к похоронам ребенка. Заместитель комиссара был чуть ли не добрым дядюшкой; он ласково похлопал доктора Даруваллу по плечу, он тепло пожал руку Инспектору Дхару, он взял свою взволнованную жену за талию – его пальцы привычно скользнули по ее пояснице, где, он знал, она испытывала иногда сильную боль. Это был его способ сказать: я контролирую ситуацию – все будет хорошо.

Но еще какое-то время им пришлось ждать в машине полицейского, пока Вайнод сначала увезет в клуб Дхара и Мюриэл. Заместитель комиссара сел за руль, рядом со сценаристом, которому хотелось, чтобы Дхар и Мюриэл уже танцевали, когда явится чета Дарувалла с гостями – четой Пател. На заднем сиденье устроились Джулия с Нэнси. Детектив избегал встречаться с глазами жены в зеркале заднего вида; к тому же Пател старался не слишком сжимать рулевое колесо – ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как он нервничает.

Фонари уплывали назад вдоль Марин-драйв, подобно течению, и, когда солнце наконец погрузилось в Аравийское море, море быстро превратилось из розового в фиолетовое, затем в бордовое и наконец в черное, подобно фазам изменения цвета синяка.

– Должно быть, они уже танцуют, – сказал доктор.

Детектив прибавил газу и вписался в поток машин.

В тщетной попытке сказать что-нибудь позитивное доктор Дарувалла произнес:

– Давайте схватим эту сволочь, избавимся от нее.

– Не сегодня, – тихо сказал детектив Пател. – Сегодня мы ее не схватим. Будем надеяться, что она проглотит наживку.

– Она проглотит, – сказала Нэнси с заднего сиденья.

Заместитель комиссара не хотел ничего говорить. Он улыбался. Он надеялся, что выглядит уверенно. Но настоящий полицейский знал, что к Рахулу они еще не готовы.

Просто танцы

Мистер Сетна не мог не удивляться происходящему; удивление не входило в набор тех немногих состояний, которые предпочитал старый парс. Для любого стороннего наблюдателя кислый и нетерпимый облик стюарда просто выражал презрение к празднованию Нового года; мистер Сетна считал излишним вечер в клубе «Дакворт». Патети (Пати), то есть Новый год у парсов, приходится на конец лета или начало осени; затем две недели спустя следует очередная годовщина рождения пророка Заратустры. Так что мистер Сетна давно уже отметил свой Новый год. Что касается нынешнего варианта новогодней ночи, мистер Сетна считал, что ее устраивают ради англофилов. Его оскорбляло и то, что для многих даквортианцев встреча Нового года в клубе «Дакворт» была важна еще по одной причине: они отмечали девяностую годовщину самоубийства лорда Дакворта.

Стюард также считал, что сам вечер спланирован по-дурацки. Члены клуба были представлены в основном людьми пожилыми, особенно в это время года; с двадцатидвухлетним листом ожидания членства можно было предположить, что члены будут «пожилыми», но это объяснялось и тем, что молодые даквортианцы отсутствовали по причине учебы – по большей части в Англии. В летние месяцы, когда поколение студентов возвращалось в Индию, члены клуба оказывались моложе. Но теперь здесь были все эти пожилые люди, которым следовало бы поужинать когда положено; а они должны были пить и танцевать до полуночи, когда их пригласят наконец к накрытым столам, – все наперекосяк, как полагал мистер Сетна. Накормить бы их пораньше, и пусть затем танцуют, если в состоянии. А слишком много шампанского на голодный желудок – это куда как вредно, особенно для пожилых. Некоторым парам не хватало выносливости продержаться до ужина в полночь. И разве, по существу, это не глупость – терпеть весь этот вечер до полуночи?