В буфете были заняты три столика из дюжины. К супу выдали компот из сухофруктов и лепёшку с обгорелыми краями. Гюнтер вспомнил лицо шаха – и удивился, что его не тошнит.
Доктор Ван Фрассен отщипывала корку, бросала в миску.
– Гружу всех, кто подвернётся под руку. Скверный характер, профдеформация. С возрастом и вас накроет, будьте уверены. Конечно, хорошо, что мы выжили. В Скорлупе? Под Саркофагом? Зато живые.
– Я понимаю.
– Вряд ли.
– Обижаете?
– Завидую. Для этого нужно промариноваться в аду двадцать лет. Вам известно, что ад – это мозг?
– Мозг?
– Мозг таких, как мы с вами. Аллегория сомнительная, но вы поймёте. Уж кто, как не вы! Двойной периметр обороны: ни изнутри наружу, ни снаружи вовнутрь. Вот так и Саркофаг: ни отсюда, ни сюда. А давление под скорлупой копится, растёт. Духота, теснота. Сон разума рождает чудовищ. Да, Саркофаг расширяется. Но давление в нём растёт быстрее. Когда-нибудь, через тысячу лет, всё это рванёт. К счастью, до этого катаклизма я не доживу.
Они говорили вслух, как обычные люди. Экономили силы.
– Погодите! Вы же связывались со мной! С Седриком!
– С кем?!
– Неважно! С другими интернатскими!
– Да, связывалась. Злая ведьма! Испортила вам детство, а может, и всю жизнь. Это было давно, забудьте. Через шесть лет Скорлупа заросла полностью, стала непроницаемой. Телепат сдал экзамен на соцадаптацию и выстроил двойной периметр.
Доктор допила компот, отставила в сторону пустой стакан.
– Знаете такую сеченскую игрушку – «матрёшка»? Фигурка, внутри неё другая фигурка, в ней третья, четвёртая… Так и мы сейчас. Заперты в Саркофаге, в посольстве, а в придачу ещё и внутри обезумевшего мозга… Была у меня такая ситуация, только без Саркофага.
– Где? Когда?!
– В детстве, на Террафиме. Я ходила под «нейрамом»: все способности заблокированы… Ну, вы в курсе. Терррористы, Гюнтер, банальные террористы. Кстати, брамайны, как и в вашем случае. Меня с Линдой взяли в заложники, заперли в подземельях. «Нейрам» нам в итоге сняли – не стану вдаваться в подробности, не хочу, противно…
– Вы спаслись? – спросил Гюнтер.
И почувствовал себя идиотом.
– С Линдой? – заторопился он, пытаясь сгладить промах. – В смысле, с комиссаром Рюйсдал?
– Вы знаете Линду? Надо же, как тесен мир!
– Знаю.
Тесен мир, подумал Гюнтер. Да уж, во всех смыслах слова.
– Она уже комиссар?
– Адъюнкт-комиссар Т-безопасности. Охраняет господина Бреслау. Эх, достучаться бы до них…
– Отсюда до Ларгитаса? Ну, у вас и аппетиты!
– На Шадруване есть наблюдательная станция. Там менталы, слухачи… Я дважды смену тянул, знаю.
– Хорошо, допустим. Достучались. Что дальше?
– Как – что?!
– За двадцать лет сюда никто не пробился: ни ментально, ни физически.
– Мы пробились!
– Хорошо, кроме вас. Вы – особый случай.
– Я – нет. А мой сын – да. Натху – антис. Первый ларгитасский антис!
– И что с того?
Лицо доктора приобрело выражение, с каким она, должно быть, беседовала с душевнобольными перед сложной операцией.
– Вы не понимаете! Ради вас или меня они и не почешутся. Но ради Натху! Чтобы его вернуть, они всю Ойкумену вверх дном перевернут!
– Боюсь, взломать Саркофаг невозможно.
– А поймать антиса в космосе – возможно?!
– Правда? – заинтересовалась доктор. – Как?
– Один корабль, дюжина телепатов. Резонансный кси-усилитель…
– Даже так? Я рада за нашу родину. Тиранова идея?
– Его.
– Вот уж не сомневалась. Всё это замечательно, но Саркофаг непроницаем для ментальных контактов. Мне жаль вас разочаровывать, но это факт.
Гюнтер отвернулся. В окне, далеко за домами, вздымалось ржавое зарево. Это было лучше, чем печальный взгляд Регины.
– Шахский дворец горит, – буднично сказала доктор. – Добрались, значит. Мы – следующие. Так что вы там говорили о кси-резонансе?
– Какой к чёрту резонанс?! Нас вот-вот придут резать, а вы…
– Что вы говорили о резонансе?
Голос доктора изменился. Экзамен, вспомнил Гюнтер. Экзамен по социализации. Кто я? Воспитанник? Кто она? Экзаменатор?! Чёрт возьми, нашла время…
– Как выяснилось, – затараторил он, – при достижении эффекта кси-резонанса результирующий ментальный импульс намного превосходит по своей мощности простую сумму…
Властный жест доктора оборвал его на полуслове.
– Линда, – доктор говорила сама с собой. – Ну конечно же, Линда! В Эскалоне мы достучались. Телепат-наводчик и эмпат-усилитель. Это Гюйс потом объяснил: наводчик и усилитель. Эмпат-усилитель!
Двадцать лет, проведенные в аду Саркофага, куда-то делись. Взгляд сияющих глаз упёрся в кавалера Сандерсона:
– Вы – эмпат-усилитель. Готовы попробовать, кавалер?
«Что?!» – хотел спросить Гюнтер.
И не спросил.
– Как? – прошептал он. – Как это было?
– Выдержите? Это тяжелое воспоминание.
– Постараюсь.
– Сами напросились. Это было вот так.