Сын Ветра

– Мне бы ваши проблемы! – огрызнулся Гюнтер.

Напряжение требовало выхода, он больше не мог сдерживаться. С Артуром – да, как врач с пациентом; с остальными – нет и нет.

– Лучше скажите, как мне убедить Натху не мстить вашему джинну! Или вы думаете, что мальчик не очнётся? Очнётся, и не надейтесь! Как мне объяснить ему ситуацию? Он же ещё ребёнок!

– Великан, – уточнил посол. – С булавой.

– Ребёнок!

– Он нам чуть всё небо не разломал…

– На своего посмотрите!

– Дети мстительны, – кивнул Зоммерфельд. Опытный дипломат, он знал, когда следует уступить. – Не меньше взрослых.

– А поводок? В смысле, амулет! Я что, должен посадить Натху на поводок для Кейрина? Мало парню, что на него охотились, как на дичь…

– Кто на него охотился?!

– «Ведьмаки», охотники на флуктуаций, – Гюнтер стал загибать пальцы, словно беседовал с умственно отсталым. – Мы, ларгитасцы. Научная разведка; корабль, битком набитый менталами. Брамайнские торпедные катера. Антисы брамайнов. Целая банда террористов с Чайтры. Вы в курсе, что мальчика застрелили у меня на глазах?!

– Застрелили? Вы же сказали, что он антис?!

– Ну и что, что антис? – Гюнтер решил не уточнять, кого застрелили на самом деле. – Думаете, мы тут у вас сидим от хорошей жизни? Знал бы, сам бы к вам ни ногой, и мальчика не пустил бы…

Эй, крикнул Гюнтер-медик Гюнтеру-невротику. Может, хватит? Они не виноваты, они сами жертвы… Сейчас, откликнулся невротик. Пар спущу и извинюсь. Я – живой человек, у меня тоже нервы. У тебя рога, буркнул Гюнтер-медик. У тебя копыта. Ты козёл, тупой козёл, понял? Понял, согласился Гюнтер-невротик. Я козёл, у меня нервы.

– Криптиды, – пробормотал посол, размышляя о чём-то своем. – Кейрин хочет забить их на мясо. Это лучше делать, пока ваш мальчик без сознания. Во избежание конфликта…

Гюнтер шагнул вперёд:

– Во избежание?!

Николас Зоммерфельд не знал, как близко от смерти он сейчас стоял.

Контрапункт Реквием по маэстро, или Они сидели на краю

«Все прошедшие и будущие смерти суть иллюзии, смертей нет, а есть только рождения. Уничтожения нет, есть только преобразование. Смерть есть радость, награда, неизмеримое счастье, хотя и сопровождается на земле болью. Будущие смерти не будут сопровождаться страданием. Чего мы можем бояться, если самое худшее на земле есть невообразимая радость?»

Константин Челковцев, "Грезы о земле и небе"

Хоронили на заднем дворе.

Тумидус и не знал, что в доме Папы Лусэро есть задний двор. Раньше он полагал, что этот участок, заросший магнолиями и дикой грушей, принадлежит соседям. Старшая жена Папы отвела его туда, держа за руку, и показала яму, судя по всему, вырытую в прошлом месяце. Над ямой был возведен примитивный, но прочный навес, крытый пальмовыми листьями – чтобы дождь не размывал края, а дождевая вода не скапливалась на дне.

Могила, с ужасом понял Тумидус. Могила, подготовленная заранее.

– Здесь хоронить нельзя, – сказала женщина. Лицо ее, и без того морщинистое, от горя превратилось в печёную картофелину, забытую в золе. – Это для Папы.

Она помолчала и добавила:

– Мы положим сюда куклу. Я уже сделала Папину куклу, ей будет хорошо лежать под деревьями. По вечерам я стану петь ей песни. Если поют детям, почему нельзя петь мёртвым?

Она знает, уверился Тумидус. Знает, как умирают антисы.

– Копайте рядом, – велела женщина. – Копать должны мужчины, нам нельзя.

В старшей жене сейчас не было ничего потешного. Исчез балаган, шутки, насмешки. Сама земля Китты разговаривала с Тумидусом, и консуляр-трибун с радостью подчинялся. Он подчинился бы кому угодно, лишь бы исполнять и не думать о том, кто виноват и что дальше.

– Я говорила с Папой. Он хочет, чтобы великий белый инкоси[14] лежал здесь.

– Надо спросить родственников, – заикнулся было Тумидус. – Надо узнать, кто душеприказчик господина Эмериха…

– Я, – с непоколебимой твёрдостью ответила женщина. – Я его душеприказчица. Я взяла у него обрезки ногтей и прядь волос. Этого достаточно. Инкоси ляжет здесь и успокоится. Его Лоа устал, он нуждается в покое. Не надо ему мешать.

Тумидус кивнул. На споры не было сил.