Когда папа окончил институт, в Москве освободилась должность главного врача стоматологической поликлиники в управлении хозрасчетных лечебных учреждений, где врачи могли оказывать платные услуги. Там работали великие люди, например Анатолий Иосифович Картамышев, профессор кафедры дерматовенерологии Первого московского медицинского института. Он сам одно время жил в Уфе и даже учил мою маму. Гипнозом профессор Картамышев помогал в излечении псориаза и экземы. Желающие попасть к нему на прием выстраивались в огромные очереди. Поскольку круглосуточно принимать больных он не мог, то, когда уставал, проделывал один и тот же фокус. У него было две машины. Одна стояла у основного входа, но пробраться к ней через толпы больных профессор не мог. По возможности он всегда просил предоставить кабинет около пожарной лестницы и в конце рабочего дня спускался, садился во вторую машину и уезжал. Больные вынужденно расходились по домам.
Мою маму уважали как первоклассного врача-дерматовенеролога. Чтобы побольше зарабатывать, она брала две-три ставки. При норме в десять минут на прием за десять часов работы на двух ставках она принимала до 60 человек в день, причем половина из них с кожными болезнями, половина – с венерическими. В месяце двадцать рабочих дней – это около тысячи человек. Умножим на стаж в 40 лет и увидим, что через нее прошло больше четырехсот тысяч человек.
Пациенты спрашивали:
– Здравствуйте, Рива Яковлевна, вы меня узнаете?
– Снимайте штаны – сейчас вспомним.
В управлении хозрасчетных учреждений мама заведовала отделением дерматовенерологии. Лучшие профессора Москвы консультировались у нее.
На работе мама имела очень представительный вид: строгое лицо, отглаженный халат, белый колпак. Больные всецело ей доверяли, что всегда помогает при лечении, потому что причины возникновения кожных болезней (псориаз, нейродермит, экзема) до конца не изучены и большое значение имеет личность врача, передающего уверенность пациенту.
Особенно маму любили больные с фобиями. Если дома в холодильнике я находил алюминиевый бидончик с медом, то всегда знал, что приезжал тот самый директор школы с Алтая. Когда-то в молодости он поцеловал девочку, от чего у него на щеке вскочил прыщик. Он испугался, что заболел сифилисом. Каждый раз, когда вскакивал прыщик, он в панике летел в Москву к маме на консультацию. Мама делала анализ крови, осматривала кожный покров – ничего не находила. Показывала другим специалистам – те подтверждали, что болезни нет. На время он успокаивался, возвращался на Алтай, но до следующего дуновения ветра, из-за которого снова появлялся прыщик. Таким образом, он приезжал в Москву два-три раза в год и обеспечивал нас вкуснейшим медом.
Сталину приписывают фразу: «Хорошего врача народ сам прокормит, а плохие нам не нужны». И действительно, не было такого дня, чтобы мама не приходила с полной сумкой конфет и шоколадок. Одно время, когда папа полгода с инфарктом лежал в больнице, она даже сдавала все в магазин знакомой продавщице, чтобы выручить деньги.
После Балашихи родители сначала жили в коммуналке в Москве, затем переехали в маленькую отдельную квартиру на улице Усиевича возле Сокола, а потом появилась квартира на Трифоновской, в районе проспекта Мира, уже приличная по размерам. У папы имелась машина «Волга», всегда была отложена пачка денег, но никогда он не доставал ее полностью из соображений приличий и безопасности. Всегда вынимал по одной купюре. Эта привычка закрепилась и у меня.
На примере родителей я видел, что востребованные врачи способны хорошо зарабатывать, и это предопределило мой выбор: я пошел учиться на врача и получил знания, которые позже помогли мне и в молочном производстве.