Сыщики из третьей гимназии и Секрет медальонов

Липова вскочила со своего табурета и ринулась к входной двери.

– Я сейчас все улажу, – крикнула она.

– Настя, не стоит… – робко произнес отец Игнатий, но жена его не послушалась. – Эх, родись Настя мужиком, была бы генералом. Кабы не она, прокуковали бы мы всю жизнь в Островном.

– Это где? – спросила Александра Ильинична.

– Да недалеко, сорок верст от Луги.

Княгиня усмехнулась: ещё до самой Луги почти сто сорок верст. Хотя если сравнивать с расстоянием до Иркутска или Камчатки, действительно почти рядом.

– Хорошо там было… Пока маркиза наша не померла.

– Кто, простите?

– Маркиза де Траверсе. Дочь знаменитого адмирала. Это в честь него Финский залив «маркизовой лужей» называют – в бытность его морским министром денег в казне на морские походы не было. И чтоб матросы с офицерами навыков не утратили, он их по Финскому заливу заставлял плавать. Так вот, маркиза-то нашу церковь в Островном и возвела. Хорошую, большую, каменную. А меня после семинарии туда служить отправили. Десять лет мы жили – не тужили, а потом маркиза Богу душу отдала. А племянник её в Островном жить не захотел. Так я без прихожан и остался. Раньше-то ко мне сама маркиза и её дворня на службу ходили, а после только Анастасия да детки наши. Окрестные деревни от нас далеко, им другие храмы ближе. Я-то сам человек кроткий, поворот в судьбе со смирением принял. А вот Настенька до митрополита дошла. Перевели меня сюда. Тяжело, правда, жить в каменном мешке, зато Феденька в гимназию поступил…

– Федя наш генералом станет, – заявила Зиночка.

– Ты, Зина, поменьше трынди. А то науськала Федьку, что он поступит, вот и занимался спустя рукава.

– Но он же поступил, – напомнила девочка.

– Только благодаря нашей благодетельнице. Спасибо вам ещё раз, Александра Ильинична.

– А Зиночка… Она давно… пророчествует? – уточнила княгиня.

– Давно…

– Доктору об этом говорили?

– Нет, что вы. Держим в тайне. Если кто прознает, что у священника дочь ведьма, беды не миновать.

– И как? Зинины пророчества часто сбываются?

– Часто. Вот Федя в гимназию поступил.

– Может, ещё какие сбылись?

– В прошлом году мальчика в окне увидала, по Моховой с родителями шел. Сказала, что завтра он умрет. И точно. Я его и отпевал, мальчика того…

Дверь в квартиру отворилась.

– А вот и я. Настоятель крестины разрешил, – сообщила Анастасия Григорьевна. – Так что завтра в шесть, как и просили.

– Отлично. После крестин Иван Дмитриевич, отец ребенка, приглашает всех к себе домой. И вас тоже.

– И меня? – спросила Зиночка.

– Конечно, – улыбнулась ей княгиня и взглянула на часики. – Ой, кажется, мне за Володей пора. Анастасия Григорьевна, может, пойдем вместе?

Липова замялась:

– Благодарствую. Но Феденька мне запретил. Сказал, что уже взрослый, сам дорогу найдет.

– Ну как знаете.

* * *

На арифметике «обстрелы на камчатке» были пресечены учителем Сергеем Ивановичем, который, устав делать замечания троице второгодников, своей волей пересадил Володю с Федей на первую парту.

На чистописании Липова хвалили, а Тарусова пожурили за кляксу. Последним уроком было рисование, после которого мальчишки остались в классе одни.

– Давай я тебе буквы латинские покажу, – предложил Володя.

– Так ведь нам нельзя заниматься. Слышал, что старший Келлерман сказал? Если будем учить уроки, останемся здесь до самого вечера.

– Предлагаешь два часа в окно смотреть?

– Кто вообще эти иностранные языки выдумал? Неужели нельзя всем говорить на одном?

– Тогда учителя останутся без куска хлеба.

– Ну и пусть. Зато никто не будет мучиться.

Володя взял мелок, подошел к доске и нарисовал букву «А»:

– Это А. Точно такая же, как в русском.

Он быстро её стер и нарисовал вторую букву латинского алфавита…

На протяжении двух часов Келлерман несколько раз заходил их проверить, но, заслышав шаги, Володя тотчас стирал буквы с доски. Стоять же у доски не возбранялось.

– Ты бы сел, что ли, – предложил Володе Данила Андреевич на одной из проверок. – В ногах-то правды нет…

– Думаю, её нет и в заднице, – ответил Тарусов.

– Ты дерзкий, очень дерзкий. Такой же дерзкий, как твой брат. Я его лупить. – В минуты волнения бывший прусско-подданный Келлерман начинал путать времена и окончания глаголов.

– А лупить нас нельзя. Царь запретил, – напомнил Володя.

Больше воспитатель мальчиков не тревожил, и Тарусов, набравшись смелости, открыл учебник латыни и объяснил Федору, как переводить с помощью словаря.

Ровно в три их отпустили.

Мальчишки, спустившись с крыльца, прошли через сад к калитке.

– Давай подвезем тебя до дома, – предложил Липову Тарусов.

– Тебя что, мама встречает?

– Не знаю. Может, и папа, если суд у него закончился.

– Он судья?

– Ты что, ничего про моего папу не слыхал? Князь Тарусов, знаменитый адвокат.

Эта фраза, услышанная краем уха, заставила остановиться и пойти следом за гимназистами крючочника Кешку, который направлялся к дворнику Василию Павловичу за костями. Володя с Федей внимания на оборванца не обратили, продолжая весело болтать.

– А я мамаше запретил меня встречать и провожать. Я ведь теперь взрослый, – признался Федя.

Володе стало стыдно.

– Я тоже запрещу. Прямо сейчас.