– Нет, Хуберт, – неизменно отвечал он, и всегда тоном чуть более мягким, чем был характерен для его вечно бесстрастного голоса. – Возвращайся домой к матери.
Хуберт шел домой и всякий раз в каждый такой день был не в силах понять, почему ему так страшно. Почему эта мирная, однако не дающая ему избавиться от беспокойства по поводу близости к Бизоньози и его людям рутина все больше усиливает в нем тревогу, лишая сна.
Вот об этом он как раз и думал, сидя в гостиничном кресле, когда чужой и в то же время странно знакомый голос окликнул его:
– Эй, молодой человек, вот уж кого я не ожидал здесь увидеть!
Хуберт поднял глаза и встретился взглядом с тем господином азиатской внешности, который несколько недель назад дал ему свой носовой платок. Теперь этот человек стоял перед ним, опираясь, как и тогда, на трость, однако на этот раз на нем не было безупречного костюма-тройки. Сейчас он был облачен в белоснежный купальный халат, на вид – мягкий и блестящий, с вышитой эмблемой отеля на груди. Темные влажные волосы, зачесанные назад, подчеркивали черты привлекательного, но усталого лица. Мужчина с искренней симпатией улыбался ему, не обращая никакого внимания на то, что Хуберт самым очевидным образом был в этих интерьерах не к месту. Смутившись, юноша встал с кресла.
– О, я даже не знал, что вы остановились в этом отеле. Очень приятно снова с вами встретиться.
Чистая правда! Хуберт уже давно выстирал и выгладил носовой платок этого джентльмена, проделав то и другое весьма аккуратно и тщательно, и теперь хранил его в своей прикроватной тумбочке, сам не зная зачем. Ведь этот господин достаточно ясно дал ему понять, что носовой платок можно не возвращать. И все же платок являлся для него одним из немногих приятных воспоминаний об одном из самых неприятных в его жизни дней, чем, вероятно, этот кусочек ткани и заслужил столь бережное к себе отношение.
– В этом отеле я провел всего пару ночей, – ответил он. – Прежде я жил в «Гран-Паласе», как раз напротив, на той стороне площади, но теперь вот решил, что пришло время сменить обстановку. – И он загадочно улыбнулся. – Что-то в этом отеле привлекло мое внимание, и я не смог устоять. А как у тебя идут дела, юноша? Сейчас ты выглядишь существенно здоровее, чем в прошлую нашу встречу.
Хуберт, смутившись, кивнул и собирался уже сказать что-то в ответ, когда его внимание привлек к себе уже другой хорошо знакомый ему голос:
– Идем, Хуберт. – Профессор Мориарти только что вошел в этот зал и направлялся к ним, с любопытством оглядывая господина азиатской внешности. – Мы уже опаздываем.
Хуберт немало удивился. Была среда, а они с Мориарти наведывались в «Гран-Панталеоне» по понедельникам и пятницам. Однако профессор был в пиджаке и держал в руке прогулочную шляпу. Азиат с неугасающим интересом наблюдал за Мориарти и Хубертом.
– Сию секунду, мистер. – Хуберт повернулся к господину. – С вашего позволения…
– Конечно-конечно, молодой человек, – немедленно отреагировал тот. – Не смею вас задерживать.
Мориарти и азиат обменялись легкими поклонами, после чего разошлись. Во всем этом чувствовалось нечто странное, что-то необычное разливалось в воздухе. Нечто такое, чего Хуберт распознать не умел. Но прошло время, и он стал задаваться вопросами: знал ли его Мориарти, было ли ему известно, что этот человек – мастер Вэй, один из самых известных детективов своего времени, понимал ли профессор, что тот переселился в его отель исключительно потому, что сам он здесь остановился?
Однако в тот день Хуберта, бесконечно далекого от всех этих вопросов, гораздо сильнее интересовало, что стало истинным мотивом Мориарти выйти из отеля и направиться в сторону многолюдного центра города, недвусмысленно демонстрируя, что цель его – вовсе не «Гран-Панталеоне». Сам Хуберт молча следовал за профессором, пока оба они не остановились возле весьма элегантной террасы на пересечении двух центральных улиц, уставленной столами и стульями.
– Здесь нам будет удобно. Хочешь чаю? Или чего-нибудь попрохладнее? – бесстрастно проговорил Мориарти, усаживаясь в плетеное кресло перед входом в заведение.
Хуберт последовал его примеру, чувствуя себя крайне неловко. Он никогда еще не посещал такие места, где полным-полно роскошно одетых клиентов – большинство из них были гостями города, но встречались и представители Великих семейств. Здесь, посреди главной улицы, он будет как на ладони, доступен глазам каждого. И все они могут подумать, что он им ровня, что он – один из них. Эта мысль заставила Хуберта скорее смутиться, чем ощутить удовлетворение.
– А можно мне кофе? – спросил он.
Мать всегда упрекала его за излишний интерес к этому напитку. Терпкий аромат сразу же привлек к себе внимание Хуберта, едва коснувшись ноздрей: это был запах кофе, сваренного уличным торговцем на маленькой плитке в рождественский вечер. Мать сказала тогда, что никто из уважаемых людей кофе пить не станет и уж тем более это недопустимо в случае одиннадцатилетнего мальчика. Но теперь Хуберту уже пятнадцать, и с каждым днем он ощущал себя все менее уважаемым человеком.