Сыщики с Нанкин-роуд

Но самой удивительной оказалась реакция Эвелин. На предложение своего мужа вновь посетить Карловы Вары она ответила ослепительной улыбкой. Чрезмерно ослепительной, подумала Элис. Тут ей вспомнилась Эмма.

Один раз Элис увидела, как Эмма разговаривает с некой дамой среднего возраста в сквере возле собора Святого Павла после обедни. Элис в тот день разыскивала сестру, так как ей понадобилась помощь для выполнения одного поручения, и добралась до сквера, следуя инструкциям Мерседес, одной из подруг сестренки. Хозяину мясной лавки, расположенной в двух кварталах от их дома, было нужно, чтобы кто-нибудь подежурил несколько ночей возле его больной матери, пока он съездит в Рединг для заключения сделки. Он готов был заплатить за эту работу неплохие деньги. Эмме тогда было всего двенадцать, однако Элис все равно требовалась ее помощь, чтобы поднимать старушку с постели и укладывать ее обратно.

Дойдя до собора Святого Павла, она изумилась, увидев, что ее младшая сестренка беседует с явно состоятельной женщиной. Сестра показывала ей что-то на фасаде собора, а дама довольно кивала. Всякий, кто следил бы за этой сценой со стороны, не слишком обращая внимания на качество одежды Эммы, подумал бы, что общаются тетя с племянницей. Элис остановилась и принялась наблюдать, не совсем понимая, что происходит. Когда же они разошлись и дама скрылась из виду, Эмма что-то вынула из рукава и с довольной улыбкой стала разглядывать. Вещица оказалась золоченым браслетом. Элис быстро, в несколько широких шагов, пересекла улицу и строго велела сестре войти в собор Святого Павла, чтобы передать служителям браслет со словами, что она только что нашла его в парке. И поскольку Элис отнюдь не была уверена, что Эмма прислушается к ней, то лично проводила ее внутрь, таща за руку.

– Нам эти деньги гораздо нужнее, чем ей, – пыталась оправдываться Эмма, пока они поднимались по ступеням, ведущим к дверям собора. – А она и не заметит потери.

Элис понадобилось несколько дней, что обдумать и понять, что же саму ее в этой сцене так испугало. Дело было не в том, что сестра оказалась воровкой, потому что она и так понимала, чем обыкновенно заняты те ребята, с которыми Эмма проводит целые дни. Самым ужасным для нее стало увидеть, как быстро удалось ей завоевать доверие той женщины. Впервые увидеть, что та способна надеть на себя маску участливой жизнерадостности – вот так запросто, когда это ей было нужно, – одновременно замышляя кражу.

Вот почему, когда Эвелин ответила ослепительной улыбкой на слова своего супруга о времени, проведенном ими после свадьбы в Богемии, Элис мгновенно узнала эту улыбку и поняла: что бы там ни случилось в Карловых Варах, воспоминания Эвелин о тех днях разительно отличаются от воспоминаний ее мужа.

XXII

Эвелин Спенсер ушла с ужина первой. Официанты, собрав тарелки с остатками лимонного пирога и меренг, еще только начинали разносить горячий пунш и сладкое вино, когда она заявила, что не совсем хорошо себя чувствует, и ушла в свой номер. Через несколько минут со стула поднялся Джонатан и попросил разрешения удалиться. И хотя слова были адресованы мистеру Поулу, глаза его, когда он формулировал свой вопрос, смотрели на Хуберта. Скорее это был не вопрос, а мольба.

– Папа, если ты не против, я тоже очень устал, – произнес он вслух.

«Скажи, что мне можно уйти, ну пожалуйста, – прочел Хуберт на его лице. – Позволь мне отсюда уйти». Хуберт практически незаметно кивнул в направлении Джонатана, в то время как мистер Поул ответил сыну:

– Конечно, сынок, иди отдыхай. Завтра будет новый день.

Маргарет, Элис и две дочери лорда Ханифута дождались, пока не подадут чай и кофе, после чего также ушли, оставив мужчин одних. Хуберт, впрочем, и сам с гораздо бóльшим удовольствием последовал бы примеру дам.

Ему не хотелось оставаться ни секунды дольше. Он и при обычных обстоятельствах не испытывал бы желания продолжать этот вечер. Его никогда не интересовали подобного рода сборища джентльменов, где, по-видимому, достойным внимания почитались исключительно разговоры о коммерции и политике. Кроме того, Клод Ожье уже довольно долго пребывал в мрачном настроении и большей частью молчал, что не слишком соответствовало тому впечатлению, что сложилось о его характере у Хуберта. Хорошо еще, что Джейкоб Спенсер и лорд Ханифут чувствовали себя расслабленно. Лорд закурил сигару и принялся угощать ими остальных, но все отказались. Джейкоб, со смиренным выражением лица достав из кармана пиджака жестяную коробочку со светлым табаком и трубку, стал неторопливо набивать ее.

– Моя жена не выносит сигарного дыма, так что мне пришлось уступить, – сказал он, посмеиваясь. – Если кто-то из вас, джентльмены, курит, как и я, трубку, могу угостить табачком.