Сыщики с Нанкин-роуд

Ей странно было вообразить Хуберта в возрасте Эммы. Элис вспомнился разговор с Маргарет на пляже несколько дней назад. И тут у нее возник вопрос: считал ли когда-нибудь Хуберт себя слишком юным, чувствовал ли он, как и она сама, непосильный груз ответственности на плечах? В голове пронеслась мысль: ждет ли для себя Хуберт того же «чего-то особенного», что и она, гадает ли, как и она, о шансах, что с ним это все-таки может случиться, думает ли о том, что достоин такой судьбы?

– Понравился ли вам вчерашний ужин? – поинтересовался Хуберт, вынимая из корзины простыню и протягивая Элис другой ее конец, но при этом всячески избегая встретиться с ней глазами. – Сожалею, что он оказался не слишком веселым. Все мы, боюсь, пребывали в несколько странном расположении духа.

Они развернули простыню над матрасом, старательно ее выравнивая. Комната Хуберта производила самое благоприятное впечатление: все хорошо продумано и опрятно. В воздухе витал характерный аромат свежего белья, к которому примешивался другой – свежий и, несомненно, мужской. Во всем этом сквозило что-то настолько интимное, что щеки Элис заалели румянцем, а в голове пронеслось: будет ли пахнуть так же сам Хуберт, если она подойдет к нему так близко, что сможет уловить его запах?

– Мне понравилось, – честно ответила Элис. Несмотря ни на что, она получила удовольствие от того, что была там, что почувствовала себя вовлеченной во что-то такое, участвовать в чем прежде ей не приходилось. – Джонатан прекрасно справился с выбором меню. Я давно уже скучала по британской кухне.

Хуберт улыбнулся и чуть дольше, чем прежде, задержал на ней взгляд.

– Это верно, но я бы предпочел, чтобы вечер протекал несколько иначе и вам с Маргарет было бы уделено больше внимания. – Его лицо несколько омрачилось. – Впрочем, у меня целый список вещей, которые, будь на то моя воля, совершились бы по-другому.

Элис молчала, прокручивая его слова, пока оба они расправляли пододеяльник и вдевали в него одеяло.

– А вы хорошо себя чувствуете? – спросила она наконец. – Выглядите немного усталым.

Хуберт кивнул. Постель была готова. Он распрямил плечи и уставился в пол, медленно набирая в легкие воздух. Элис молча глядела на него, ожидая, пока он соберется с духом и что-нибудь скажет.

– Несколько дней назад я узнал, что один человек, с которым я некогда был знаком и который оказал на мою жизнь сильнейшее влияние, прошлой зимой скончался.

– Ох, мне очень жаль.

Хуберт покачал головой и опустился на кровать, как будто продолжение этого разговора требовало от него стольких усилий, что оставаться на ногах было невыносимо. Поколебавшись несколько секунд, Элис присела рядом.

– Не стоит сожалений. Это вовсе не тот человек, о котором хранишь добрые воспоминания, скорее наоборот: известие о его смерти в определенном смысле принесло мне освобождение. – Лицо его омрачилось, взгляд не отрывался от сложенных на коленях рук. – На какое-то мгновение я поверил, что… Поверил, что все закончено и я наконец-то свободен. Что мое прошлое… – Он вновь поднял на нее глаза в очередном па того странного танца, который с самого начала исполняли их взгляды, без конца то встречаясь, то избегая друг друга. – Но вчера, после ужина, кое-что случилось. То, что совершенно ясно дало мне понять, что свободы я не получу никогда. – Он еще несколько мгновений молчал, а потом вдруг поднялся, да так резко, что матрас, на котором осталась сидеть Элис, слегка задрожал. – Сейчас мне уже пора идти, и я полагаю, что будет лучше, если на данный момент мы завершим этот разговор. Благодарю вас за помощь, Элис.

Она еще какое-то время оставалась в комнате Хуберта, не отводя взгляда от пустой корзины на полу и не в силах понять, что же здесь только что произошло.

XXVI

Хуберт обычно не упускал возможности отправиться в Шанхай и делал это всегда с удовольствием. В тот настоящий Шанхай, что разворачивается перед тобой, стоит только выйти за пределы Международного поселения. Город был живым: он бурлил, как и Нанкин-роуд с прилегающими улицами, но это был совсем другой тип бурления, связанный с каждодневными делами и заботами коренного населения города. В пределах же Международного поселения глазам Хуберта все представлялось несколько чрезмерным. Плавильный котел, заполненный выходцами из самых разных точек мира, теми, кто стремился начать все сначала, возлагая все свои надежды на экономические возможности, которые предоставляла дельта реки Янцзы. В остальных частях Шанхая царила совсем другая атмосфера. Хуберт кожей чувствовал, что люди, попадавшиеся ему навстречу по дороге к дому мастера Вэя, по-настоящему укоренены в той земле, что лежала у них под ногами. Многие их поколения жили на этой земле, ощущая себя частью единого целого.