Сыщики с Нанкин-роуд

Только теперь она увидела все те сходства, на которые раньше не обращала внимание. Характеры Джонатана и Хуберта были настолько непохожими – Джонатан – открытый и наивный, а Хуберт – серьезный и ответственный, – что разглядеть что-то помимо этих различий оказалось непросто. Хуберт улыбался редко. По крайней мере так, как улыбался Джонатан – искренне и открыто. Джонатан никогда не смотрел на других тем настороженным, чуть надменным взглядом Хуберта, который так легко было принять за высокомерный, хотя Элис уже научилась видеть в нем своеобразную стеклянную стену, за которой администратор отеля надеялся укрыться от всего остального мира.

И именно потому, что они казались такими разными в своем поведении и привычках, так трудно было увидеть, как же похожи они были. Оба стройные и хорошо сложенные, хотя Хуберт выше ростом и шире в плечах. У обоих точеные черты лица, хотя Джонатан прячется за длинными прядями белокурых волос, а темные волосы Хуберта намного короче. Обоих отличала очень светлая кожа, и, что самое главное, – и Элис ругала себя за то, что не заметила этого раньше, – у обоих был совершенно одинаковый цвет глаз. Светло-зеленый – очень редкий оттенок, как будто специально предназначенный, чтобы предоставить Элис то доказательство, которое ей в эту минуту потребовалось.

Возможно, тот человек, который умер в постели северного номера люкс на третьем этаже, и не являлся отцом Джонатана, но одно стало совершенно ясно: Хуберт был его братом.

XLIV

Монтгомери, или Монти, Дауд всегда полагал, что зовется именем, предназначенным для великих свершений.

Монтгомери. Величественное имя, подобающее владельцу большого дома в лондонском районе Мейфэр или одному из тех банкиров, что стекаются по утрам в Сити, столичный финансовый центр. Но с самого раннего детства все звали его просто Монти. Никогда Монтгомери, всегда – Монти.

Вот почему в тот день, когда джентльмен, чье имя – Вэй Лун – казалось в еще большей степени предназначенным для великих свершений, связался с ним и предложил ему удивительно щедро оплачиваемую работу – сыграть роль богача в Шанхайском международном поселении, – Монти Дауд выставил только одно условие:

– Для этого персонажа я хочу использовать свое имя – то, которым меня крестили. Какая будет фамилия, мне все равно, но я хочу, чтобы звали меня по-прежнему: Монтгомери.

Вэй Лун, или мастер Вэй, как обращался к нему тот юноша из Богемии, что путешествовал с ним, – в том и заключена магия имен, предназначенных для великих свершений: люди видят в них величие, – в этот момент одарил Монти улыбкой.

– Отлично, – выразил он свое согласие. – В такого рода случаях, когда меняешь фамилию, так и нужно: оставить свое настоящее имя. Так можно избежать риска, что ты инстинктивно отреагируешь на прежнее имя, если кто-то вдруг назовет его, обратившись к другому человеку. Это кажется мелочью, но внимательные глаза могут такую мелочь подметить, и тогда она станет первым шагом на пути твоего разоблачения.

Монти все эти рассуждения казались слишком витиеватыми. Да и вообще все связанное с Вэй Луном и юношей из Богемии виделось ему чрезмерно вычурным. Столько секретов, такая таинственность… Однако же деньги ему были очень и очень кстати, равно как и шанс как можно скорее покинуть Лондон. За последние годы он нажил себе немало врагов, которым однажды удалось даже упрятать его за решетку. К счастью, он был в достаточной степени предусмотрителен, чтобы замести все следы своего бурного прошлого загодя, еще до того, как Вэй Лун к нему обратился. У него имелись обоснованные сомнения, что в противном случае этот китаец не решился бы иметь с ним дело. Он даже успел пару раз сменить фамилию. Имя – нет, разумеется. Имя – ни за что, это святое.

Первая его поездка в Шанхай оказалась наиболее проблемной. В течение всего путешествия через океан он без устали вырабатывал у себя бристольский акцент, знакомый ему, впрочем, с детства, поскольку именно с таким акцентом говорил муж его матери, а еще запоминал порядок размещения и использования столовых приборов за ужином и учил наизусть целую прорву всяких идиотских сведений из области финансов и лошадиных бегов. Когда же он прибыл на место, ему представили мальчика – тому было годика четыре-пять, Монти оценил приблизительно, поскольку всегда довольно посредственно разбирался в детях и вопросах воспитания, – и сказали, что малыша зовут Джонатан, Джонатан Поул, и этот ребенок – его сын. От него всего-то и требовалось, что поужинать с парочкой именитых клиентов отеля. С высокопоставленными леди и джентльменами, которые вскоре вернутся домой, будучи уверены в том, что свели знакомство с Монтгомери Поулом, владельцем отеля «Белгравия». В остальное же время он вел себя тише воды, ниже травы, не привлекая к себе излишнего внимания.