Та, далекая весна

За общими криками сначала ничего нельзя было разобрать. Но вот на крыльцо выскочил Колькин отец, Говорок. Он замахал руками и что было сил закричал:

— Тиха, мужики! Тиха! Давайте по порядку.

Когда шум несколько улегся, Говорок обратился к бандитам:

— Перво-наперво: куда вы Стрельцова задевали? Говорите — мир требует!

Бандиты, наверное, были те, что остались без лошадей и не успели удрать в лес. Их было двое. Один — крепкий, коренастый, одетый в истрепанную солдатскую гимнастерку, с рябым лицом, заросшим черной щетиной до самых глаз, — озирался кругом, но, видно, особого страха не испытывал; другой — молоденький рыжеватый паренек с вытянутым лицом и испуганными глазами — явно перетрусил.

Хлопая глазами, он бессвязно лопотал:

— Мужики, мы ж ничего. Мы ж — как велели. Мы ж не своей волей…

— В бандиты не своей волей пошел? По призыву, может? — набросился на него Говорок.

— А то! — плаксиво ответил паренек. — Хозяин с собой взял.

— Где Стрельцов?

— Это комиссаришка городской, что ли? — по-звериному ощерился рябой бандит. — Прикончили его, туда ему и дорога. А вы, мужики, не шумели бы, чтоб беды не было.

Глаза бандита под мохнатыми бровями угрожающе сверкнули, но на этот раз мужики не испугались, не смолкли.

— Хватит! — выделился из общего шума голос Говорка. — Хватит бесчинствовать! Сам Ленин и Калинин мужикам обращение прислали. Налаживайте, дескать, спокойную жизнь. Нечего теперь вам бесчинствовать. Антонову вашему на Тамбовщине тоже, слышь, сусла на сторону свернули. И с вами кончать пора: мужику покойная жизнь требуется.

— Да разве ж мы своей волей? — опять заныл рыжий.

— А ну, хватит хлюпать! — Это сказал плечистый парень, брат Феди Федотова, Федот. Он взял бандита за грудки и так тряхнул, что рыжая голова мотнулась из стороны в сторону. — Куда девали Стрельцова?

— Так убег он, видать, — поторопился ответить парень. — Мы его в телегу положили, а как стрельба началась, он, выходит так, что убег.

— Он живой был?

— Вроде живой, только без памяти.

— Как же убег, ежели без памяти?

— Разве ж я знаю!

Колька рванулся, хотел, наверное, сказать, что Стрельцов жив и никуда не убегал, но Иван дернул его за рукав:

— Молчи!

А к крыльцу подошел дед Крутила. Он постучал суковатым посохом по перилам, призывая к тишине.

— Ты, милок, обиды не имей, — обратился он к рябому бандиту, — может, и помяли тебя чуток мужики, и сюда привели, так ведь они думали, что и взаправду чекисты здесь. Сдать тебя хотели им — пущай разбираются сами. А тут, выходит, нет чекистов, самим мужикам порешить надо, что с вами делать. Так что не обессудь. Мужика-то с двух концов палят: из лесу вы со своим Русайкиным грозите, а с городу власть свой закон шлет. Кого мужику держаться? Само собой, за свое хозяйство. Вот ты и рассуди: какая прибыль от вас крестьянскому хозяйству? Разор один. Опять же Антонов ваш супротив власти, слыхать, не выдержал. Наобещал мужикам много чего, а толку нет. Власть без него разверстку отменила и свободную торговлю объявила. Выходит, мужику способнее за власть держаться. А вы вроде бы и ни к чему нам. Так, мужики, я говорю?

Одобрительный шум прошел по толпе.

— Вот так-то, — удовлетворенно крякнул старик. — Опять же возьми такое дело: ухайдакали вы уполномоченного от власти Стрельцова, стало быть. Он человек правильный: хоть бы и разверстку собирал по совести. Теперь что же получается — миру за него ответ перед властью нести? Нет уж, вы отвечайте, а нам такое дело ни к чему. Я так думаю, мужики, запереть надо этих двоих в чей-нето подпол, караул приставить и в волость сообщить. Пущай приезжают, разбираются; не нашего ума это дело. Так я говорю, мужики?

Опять в ответ послышался одобрительный гул.

— Давайте ко мне в погреб! — закричал Говорок. — Оттуда не уйдут. Сам покараулю.

— Постойте, мужики, — выступил вперед сын деда Крутилы — Максим Крутилин, сам уже седой и такой же высокий, как отец. — Батя по делу толковал, а только другое подумайте: если Русайкин налетит своих выручать? Тоже не сахар. Пощады никому не даст, потому как всем миром их захватили. Может, мужики, отпустить их подобру-поздорову — пускай идут, а наше дело сторона?

— Плетешь, Максимка! — сердито стукнул палкой дед Крутила.

— Хватит с ним нянькаться! — подхватил Говорок. — Дед по совести рассудил. До ночи Русайкин из лесу не высунется, а к ночи подмога из волости подойдет. Я своего Кольку пошлю: у него ноги быстрые — враз обернется…

Когда Иван и Колька вернулись на федотовское гумно, Стрельцов сидел, опершись спиной о стенку.

— Ну, что там?

Колька, торопясь, рассказал о событиях на площади и закончил:

— Бандитов к нам в погреб заперли, а мне тятька наказал в волость бежать, прямо в Чека. Сейчас пойду.

— Дельно, — одобрил Стрельцов. — Молодцы мужички: дошло наконец до них. Иди, Николай, прямо в комитет партии. Я тебе записку напишу.

— Чего тебе пешком бежать? — вдруг вмешался оказавшийся тоже здесь Степан. — А лошади на что?

— Какие лошади?

— Да бандитские же. Садись верхом на любую и гони. Кони справные, через час в волости будешь…