Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Нет, Равинель отнюдь не был уверен. Ему показалось, что… Он силился точно воспроизвести в воображении то, что он видел, но для этого требовались покой и тишина. А Мерлен окончательно выводил его из себя своими вопросами, своими хождениями туда-сюда, своими жестами. Дом был слишком мал и слишком хрупок для такого типа, как Мерлен.

— Послушайте, Равинель! (Он уже отбросил за ненадобностью обращение «господин».) Меня вы хорошо видите?

Он опять вышел, встал за воротами и прокричал оттуда, проверяя, как слышит его Равинель. Это выглядело смешно — как будто они играли в прятки.

— Ну?.. Отвечайте.

— Нет, я ничего не вижу.

— А здесь?

— И здесь тоже.

Мерлен вернулся в кухню.

— Ладно, Равинель. Признайтесь. Ведь вы ничего не видели. Вы просто взволнованы. Увидели столб и приняли его за…

Столб? А почему бы и нет? По крайней мере это подходящее объяснение… И все-таки… Равинель ведь ясно видел, что тень двигалась. Он буквально упал на стул. Мерлен прижался лицом к оконному стеклу.

— Во всяком случае, вы не могли бы опознать… Почему же вы крикнули: «Мирей!»?

Отставной инспектор повернулся и, уткнув подбородок в грудь, подозрительно посмотрел на Равинеля.

— Скажите, а вы меня не дурачите?

— Клянусь вам, инспектор!

Он точно так же клялся вчера Люсьене. И почему это никто ему не хочет верить?

— Давайте-ка соберитесь с мыслями. Если бы на улице кто-то был, я обязательно услышал бы шаги. Чтобы добежать до ворот, мне понадобилось не более десяти секунд.

— Не обязательно. Ведь вы сами так шумели!

— Ах вот как! Значит, это я во всем виноват.

Мерлен шумно дышал, надувая щеки. Чтобы успокоиться, он начал свертывать самокрутку.

— Тем более что я остановился на тротуаре и прислушался.

— Ну и что?

— А то, что туман все-таки не поглощает звук шагов.

Зачем упорствовать, спорить, пытаться доказать ему, что Мирей стала неслышной, как ночь, неосязаемой, как воздух?

Быть может, она тут, рядом с ними на кухне, и, чтобы предстать вновь, ждет лишь ухода этого чужака. Надо же, поручить бывшему инспектору уголовной полиции разыскивать душу… Это же смешно! Как он сам-то мог понадеяться, что этот Мерлен…

— Ладно, проехали, — сказал экс-полицейский. — У вас было видение. На вашем месте я бы сходил к доктору и рассказал ему все: свои подозрения, страхи, видения…

Он лизнул свою самокрутку и принялся внимательно разглядывать стены, потолок, как если бы хотел проникнуться атмосферой этого дома.

— Да, невеселая жизнь была у вашей жены, — заметил он. — Да еще такой муж, знаете ли…

Он надел шляпу, застегнул пальто и сказал, глядя сверху вниз на сидящего Равинеля:

— Вот что. Она просто-напросто сбежала от вас. И, по-моему, правильно сделала.

Именно так все и подумают, ведь он не может сказать им: «Я убил свою жену. Она мертва». Рассчитывать больше не на кого. Это конец.

— Сколько я вам должен, инспектор?

Мерлен даже вздрогнул.

— Но позвольте… Я же не хотел… Черт возьми, если вы действительно уверены в том, что видели кого-то…

Нет, только не это! Достаточно того, что он уже пережил. Равинель вынул бумажник.

— Три тысячи? Четыре?

Мерлен раздавил свою самокрутку и сразу стал похож на жалкого старика, мечущегося в поисках хоть какого-нибудь заработка.

— Как вам угодно, — пробормотал он, отводя глаза, в то время как его рука нащупала купюры, выложенные на клеенку, и схватила их. — Я просто хотел оказаться вам полезным, господин Равинель. Но если появится что-нибудь новенькое, я по-прежнему в вашем распоряжении. Вот моя визитная карточка.

Равинель проводил его до ворот. Инспектор тут же растворился в тумане, но скрип его ботинок слышался еще долго. В этом он действительно прав: туман не поглощает звук шагов.

Равинель вернулся в дом, запер дверь и остался один на один с тишиной. Едва не застонав от бессилия, он оперся на стену в прихожей. Сейчас он был уверен, что не ошибся, что видел, как что-то промелькнуло. Все они почему-то думают, что он болен. Но он-то знает, что он видел. И Жермен тоже утверждает, что видел Мирей. А Люсьена?.. Она не только видела, но и касалась холодного тела. Она констатировала смерть. Значит?..

Равинель ущипнул себя, посмотрел на свои руки. Никакой ошибки. Факт остается фактом. Он вернулся на кухню и заметил, что будильник остановился. Это вызвало у него чувство какого-то горького удовлетворения. Ведь если бы он действительно был болен, разве он заметил бы такую мелочь? Он остановился у окна, чтобы возобновить эксперимент. Ах да!.. Почтовый ящик. За решетчатой дверцей что-то белеет.

Равинель опять вышел из дома и медленно, на цыпочках, подкрался к почтовому ящику, как охотник к спящему зверю… Письмо! А этот идиот Мерлен его и не заметил!

Равинель открыл ящик. Не письмо, а простой листок бумаги, сложенный вдвое.

Он прочитал:

«Дорогой!

Мне очень жаль, но я пока еще не могу тебе объяснить… Обязательно вернусь сегодня вечером или ночью. Целую».