Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Почерк Мирей!.. Записка нацарапана карандашом, но сомнений нет. Когда она написала эту записку? Где? На коленке? Опершись о какую-нибудь стену?.. Как будто у Мирей сейчас есть коленка!.. Как будто ее рука не проходит свободно через любую стену!.. А бумага? Бумага настоящая, и видно, что этот кусок наспех вырван откуда-то. Сохранилась даже часть надписи, напечатанной синей краской: «…улица Сен-Бенуа». Где это? И причем здесь улица Сен-Бенуа?

Равинель положил записку на кухонный стол, разгладил ее. Улица Сен-Бенуа… Лоб у него горячий, но он выдержит. Должен выдержать! Спокойно! Напрягаться не следует. Нужно удержать в голове мысль, которая ускользает, как пар из перегретого котла. Прежде всего — немного выпить. В буфете есть бутылка коньяка. Он хватает ее, ищет штопор. А-а, черт с ним! Он отбивает горлышко о край раковины, и коньяк расплескивается во все стороны, липкий, как кровь. Равинель наливает стакан и залпом выпивает половину. Коньяк обжигает рот, и Равинелю кажется, что весь он вдруг начинает раздуваться, наполняться лавой, как вулкан. Улица Сен-Бенуа. Может быть, это адрес какой-то гостиницы. Да, это, несомненно, адрес гостиницы, потому что листок вырван наспех из блокнота. Значит, надо найти эту гостиницу. И что потом?.. Потом видно будет. Конечно, Мирей не могла снять номер. Но она, без сомнения, хочет, чтобы он навел справки, нашел эту гостиницу. Вполне возможно, что именно в этот момент она подаст ему решающий знак, привлечет его к себе.

Он наливает еще коньяка, плеснув часть на клеенку. Наплевать! Теперь он ясно осознает, что совсем близок к чему-то вроде религиозного посвящения. «Мне очень жаль, но я пока еще не могу тебе объяснить…» Конечно, ведь есть тайны, которые можно открывать лишь с большими предосторожностями. А Мирей к ним приобщилась совсем недавно! Разумеется, она еще не знает, как к этому подступиться. Она вернется этим вечером или ночью. Хорошо! Но взяла же она на себя риск прийти сюда и положить в ящик эту записку. Это означает, что каждый из них должен сделать усилие, чтобы они могли соединиться. Пока еще каждый из них действует ощупью, они находятся по разные стороны стекла, как там, в морге, где стеклянная стенка разделяет живых и мертвых. Бедная Мирей! Как ему понятен тон этих двух ее писем! Она вовсе не держит на него зла. Она счастлива в том неведомом мире и ожидает его там. Ей не терпится поделиться с ним своей радостью. А он-то так боялся! И что там говорила Люсьена о теле? Тело не имеет никакого значения. Оно важно только для живых. Люсьена — материалистка, для нее нет понятия тайны. Впрочем, сейчас все материалисты. Странно, однако, что Мерлен не заметил письма. Да нет, именно такие люди, как он, не способны замечать некоторые вещи.

Пора! Третий час. Равинель идет в гараж, поднимает железную штору. Поесть можно будет и потом. Пища — тоже презренная вещь. Он запускает двигатель и выводит свой фургон из гаража. Туман изменил свой цвет. Он стал каким-то голубовато-серым, как будто ночь уже начинала пропитывать его. Фары подобно двум огненным струям буравят этот повисший над землей пепел. Привычно заперев гараж, Равинель садится в машину.

Странное путешествие! Не видно ни земли, ни дороги, ни домов, лишь бегущие куда-то огни, блуждающие созвездия, метеоры, движущиеся в серой бесконечности. Только через колеса Равинель получает полезную информацию. Они предупреждают его своим привычным шумом: вот обочина, посыпанная гравием, вот булыжная мостовая, вот рельсы, а вот начинается бульвар, по которому скользишь точно по воску. Приходится наклоняться, присматриваться к серым и каким-то безликим фасадам домов, чтобы не пропустить начало проспекта, похожее в тумане на устье фиорда. Внутри Равинель ощущает тяжесть, оцепенение, боль. Он наугад останавливает машину после перекрестка Сен-Жермен.

Улица Сен-Бенуа! К счастью, довольно короткая. Равинель идет по левому тротуару и тут же натыкается на первую гостиницу. Она совсем маленькая, для завсегдатаев: на полке висит всего ключей двадцать.

— Скажите, госпожа Равинель здесь не останавливалась?

Его осматривают с некоторым недоверием: одежда в беспорядке, небрит… Должно быть, его вид внушает опасения. Однако служащий просматривает карточки.

— Нет. Такой у нас нет. Вы, вероятно, ошиблись.

— Благодарю вас.

Вторая гостиница такого же скромного вида. За стойкой никого. Он входит в небольшой салон возле кассы. Несколько плетеных кресел, растение в кадке, на низком столике потрепанные справочники.

— Есть здесь кто-нибудь? — вопрошает Равинель.

И сам не узнает свой голос. Он вдруг спрашивает себя, что он делает в этой гостинице, где, кажется, нет ни души. Любой может залезть в кассу или незаметно подняться по лестнице, ведущей в номера.

— Есть здесь кто-нибудь?

Шаркающие шаги. Из комнаты за кухней появляется старик со слезящимися глазами. У его ног выгибает спину большой черный кот с поднятым трубой хвостом.

— Скажите, госпожа Равинель у вас не останавливалась?