Табу

В голосе Олега звенел страх, прятать семью было бессмысленно. Боялся, в городе начнется хаос, потому что так шатко их положение не было еще никогда. Шквальные атаки позволили думать, что власть и авторитет не так уж и сильны. Людишки почувствовали слабость, что опьяняющим дурманом стала путать мысли, смешала правильное и нет. Даже «центр» не смог бы сейчас помочь, подняв руки, позволяя ситуации развиваться своим чередом.

Боялись все. Они – вмешаться, спровоцировав волнение, а Олег – бездействовать. Решения должны быть обдуманными, взвешенными, но как можно это сделать, если он ничего не знал? Он то и дело подходил, наклоняясь к моему лицу слишком близко, словно проверял, не притворяюсь ли. Ему был нужен я. И то, что у меня есть… Но там, плавая в облаках бессознательности, я уже знал, что сделаю так, как будет выгодно лишь мне. Потому что, как и Олег отсёк всех и вся на прочее и своё. А своё нужно защищать до победного. Я обещал.

Как слаб мужчина, когда у него забирают то, что принадлежит ему целиком и полностью. Как больно смотреть, когда все идет прахом, сбиваясь в единый вихрь дыма и огня. Как страшно делать выбор, цена за который еще не назначена. Как отвратительна реальность, и как слаб человек, сдающийся под натиском низости, пошлости и боли. Как же слаб я…

Глава 30

Кто бы мог подумать, что место, откуда ты сбежал, станет последним укрытием? Что под тенью родных деревьев найдешь покой даже тогда, когда на другом берегу, спрятавшей тебя реки, ждет реальность, от которой еще никому не удавалось спрятаться? Все равно придется выйти из шалаша, встретиться со всеми лицом к лицу, рассчитывая только на себя. Выбили опору… Да что я вру. Сам сделал выбор… Прочее и своё… Грёбанное «своё»! Что за тварь такая – человек? Обладание превыше многого? Главное назвать так? Заклеймить и присвоить?

– Придурок… —я ворочался, пытаясь зарыться в плед поглубже, чтобы не слышать собственных мыслей.

Я поселился в каминном зале, с которым соседствовал кабинет отца. Не заходил, до сих пор остро ощущая стыд. Вроде дом – настоящая родина, вскормившая и воспитавшая тебя, наполненная тонной приятных воспоминаний, а с другой стороны, что я сделал, чтобы вот так просто ввалиться сюда и спрятаться от вольной жизни, стремясь к которой сбежал отсюда? Стыдно было, особенно по ночам. В теплом отблеске огня всматривался сквозь распахнутые массивные двери, подмечая мелочи, что остались неизменными. Высоченные дубовые стеллажи, заставленные ровными рядами книг, стопки журналов, вырезок, специальные ящики для хранения маминых картин, пустые подрамники, пожелтевшие, так и оставшиеся пустыми холсты и толстые альбомы в бархатной обложке.

Старался находиться в доме как можно меньше, чтобы не бередить и того кровоточащие раны, поэтому и выбрал своей обителью каминный зал, он ближе всего находился к входной двери, позволяя не углубляться в сердце дома. Приходил лишь поспать или отключиться, старался не дышать, чтобы не разбудить гостью. Но поймал себя на мысли, что она была повсюду, проявляя свое присутствие абсолютно во всем. Спертый, наполненный нежилой сыростью аромат дома вдруг изменился, входя теперь я погружался в сладкую тягучую патоку… Аромат обволакивал, забивал нос, дурманил мысли и будил желание… Нет, голод!

Сменившийся аромат дома был не единственным изменением – вскоре я в этом убедился окончательно. Сначала стала одежда периодически пропадать, появляясь совершенно внезапно постиранной и выглаженной, было дело грешил на хозяйственность тёти Кати, но Сергеич заверил, что с момента нашего приезда, тётка без приглашения в дом и носа не кажет, дальше – больше…

А однажды, вернувшись с ночного обхода и вовсе остолбенел. Негодование и раздражение забурлило, когда в тусклом свете луны наткнулся не на пыльный кожаный лежак, застеленный ворохом клетчатых покрывал, а блестящий, до сих пор пахнущий полиролью диван, да еще заботливо застеленный постельным бельём. Оторопел, разглядывая аккуратные заломы, ощущал запах свежести, кожей чувствовал покалывания от желания рухнуть на свежие простыни. Вроде грустно стало, ведь она вновь подобралась близко, затем застонал, ощутив откровенный аромат пряной вишни, которым белье было пропитано насквозь.