Табу

Беспомощно наблюдал за Олегом. Он звал нас. До хрипа, без конца кашляя от едкого дыма и надрывного крика, из-за которого все вены на шее пульсировали, гоняя адреналин в крови. Дым становился все гуще, даже белые хлопья слились во что-то серое, вязкое и абсолютно непрозрачное, словно специально отрезающее нас от тех, кто мог помочь. Ловко лавируя между истерично орущих сигнализацией машин, исследовал двор, падая на землю, на миг исчезая из виду, видимо, заглядывая под машины. За ним, ошалело мотался Андрей, в шоке скидывая с себя пуховик, оставшись в одной белой футболке, на которой тут же черной перхотью рассыпались хлопья пепла. На их встревоженных и абсолютно бледных лицах играли всполохи огня, где-то там, слева, догорала машина Наскалова. К парням присоединилась охрана, а затем и подоспевшие полицейские, пожарники и прочие службы, слившиеся в одну мельтешившую массу. Хотелось махнуть рукой, крикнуть, что Маше нужна помощь. Но не мог. Ничего не мог…

Но почему-то они совсем не замечали нас. А ведь мы были тут… Совсем рядом. Наверное, работают сирены… наверное, там громко. Но я ничего не слышал, не чувствовал, лишь слезу, прорвавшуюся сквозь забитое снегом веко… Накаркал… Отключился лишь тогда, когда нас нашли, присыпанных толстым слоем снега, завалившегося от края спортивной площадки сугроба, скрывшего наши силуэты.

Андрей взвыл, прижимая Машку к груди, а я лишь помню её белокурые волосы, отливающие багряными разводами. И запах… Такой въедливый запах гари и безысходного горя. Не слышал. Всматривался в губы, пытаясь понять, о чем они говорят, но ничего не получалось. Олег сгребал снег с моего лица, очищая глаза и нос. Что-то бормотал, не прерывая зрительного контакта. Стальная и без эмоциональная маска снова опустилась на его лицо, выдавая состояние только багряным оттенком кожи. Губы, напряженно сжатые в побелевший жгут, пытались улыбаться, в надежде успокоить меня. Потряхивал, чтобы я не отключался, пока бежали врачи, проталкиваясь сквозь толпу пожарных. Но не было сил оставаться тут. Не было.

Дальше была больница, неделя отключки. Время от времени сознание возвращалось. Слышал голоса, улавливал суть разговора, чувствовал мягкие касания женских рук, но это были не те руки… Чужие. От прикосновений кровь не вскипала, а мысли не сгружались в клубок спутанного сознания.

– Мы нашли её, – хрипел Бурханов, пытаясь говорить, как можно тише. – Вся в крови, руки обколоты. Ощущение, будто её пытали, Олег. Что делать?

– Нет, кажется её не пытали, а любили, правда на свой извращенный манер. Что делать? – Олег замолчал, а я даже с закрытыми глазами ощутил его холодный, пронизывающий насквозь, взгляд. – Спрятать, пока не поймём, что делать дальше. Лазарь нам не поможет, он сделал выбор. Единственное, что можно сделать – уберечь её, потому что вставать на его пути не хочется. Только сделай так, чтобы Оксана боялась. Только так она способна слушаться.

– Жёстко.

– Зато действенно, – рявкнул Олег, щелкнув зажигалкой. – Головой за неё отвечаешь.

Оглушающая реальность нахлынула внезапно. Мгновенно вырвав из полупьяного сна. Как-то резко вскочил с больничной кровати в ледяном поту. В голове лишь мысль о том, что нужно найти Оксану. Даже будучи в таком состоянии, прекрасно знал, куда Олег увёз её. Спрятал там, где могу найти только я, поэтому, недолго думая, содрал капельницу и рванул, боясь опоздать.

Информация, что мне дал Кархаров, привела меня на главного виновника всех бед, что уже второй год творились в нашем регионе. Все нападки на Моисея, странная осведомленность о наших планах, эти шумные подрывы, какие-то игрушечные, дразнящие… Он все это время издевался, обводя нас вокруг пальца. Строил планы, вел нас прямиком в мышеловку, с целью прихлопнуть всех разом. А главное – никогда не оставлял зацепок, осторожно наблюдая из закулисья, как мы носимся, наивно полагая, что вышли на след. Смеялся, однозначно смеялся, наблюдая за нашими жалкими попытками сохранить «лицо», то и дело натыкаясь на неаккуратных «шестёрок». Но они молчали, не страшась ни угроз, ни смерти. Даже самый настоящий трус Костя не раскололся, хотя на прицеле была его единственная дочь. Да что же он знает? Чем держит?

«Самая ценная валюта, превращающая даже гордо и прямоходящего человека в раба примитивного – информация. Только страх перед обличием собственного неидеального нутра заставляет нас подчиниться таким тварям». – Кархаров тогда сказал истинную правду, отдавая мне в руки информацию, что мог использовать сам, для своей выгоды. Это было уже после нашей первой и единственной встречи. Не ожидал увидеть его снова, потому что к нему приходят сами, а условия нашей обоюдной сделки были выполнены целиком и полностью. Мы были в расчете. Не сразу обратил внимания на паренька в трикотажном спортивном костюме, рассекающего по двору моего дома.

– Как здорово, что ты жаворонок, – он явно обрадовался, когда заметил меня. – Думал, придется бегать до вечера, а твоей чрезмерно бдительной консьержке это явно не понравилось бы.

– Не пустила?

– Неа.

– А чего не позвонил?